Дерая поднялась опять, едва остальные солдаты выхватили оружие и ринулись к ней. Вспышка бриллиантового света рассекла поляну, ослепив воинов, вынудив их споткнуться и упасть.
В образовавшейся неразберихе Дерая ушла из лагеря в лес.
***
Дерая бесшумно продвигалась на юг, плотно запахнув плащ поверх голой груди. Деревья здесь росли реже, звезды над ними светили ярко, и она пустилась бегом, следуя по тропе, петлявшей вниз к темному ручью, который бежал по черным камням.
В отдалении ей слышались крики солдат, но она знала, что теперь ее не поймают. Они блуждали во тьме, не имея понятия о том, какое направление она избрала.
При свете дня всё было бы иначе, ведь тогда они могли бы выслать Пожирателей, парящих под кронами деревьев, чтобы охотиться при свете дня. Но сейчас была ночь — и эта ночь принадлежала ей! Она подстерегла врагов, одурачила их и убила по меньшей мере одного. Дикая радость охватила ее, наполнив тело силой, в то время как она бежала по лесу.
Вдруг она побледнела и перешла на шаг.
Я убила человека!
Радость исчезла, сменившись гнетущим чувством ужаса. Чем ты стала теперь?спросила она себя.
Ее взгляд обратился к молчаливым деревьям, и дух ее содрогнулся от мрачности леса. Это зловещее место коснулось ее, исказив все ее убеждения, сведя на нет все годы послушничества.
Упав на колени, Дерая взмолилась о прощении, обращая мысли вверх, к небосводу и далее. Но она услышала лишь эхо необъятной пустоты, скорее всего глухой и наверняка безответной. Она поспешно встала и продолжила путь на юг, дав себе одно-единственное обещание, которое поклялась соблюдать всю оставшуюся жизнь. Она никогда больше не совершит убийства.
Никогда.
***
На утро третьего дня после того, как они покинули жрицу, Парменион проснулся и увидел Горгона, сидящего на коленях над силуэтом спящего Бронта. Минотавр не шевелился, и ладонь Горгона мягко покоилась на груди создания. Сердце Пармениона затрепетало. Два последних дня минотавр ковылял молча, его глаза налились кровью, в них читалось страдание, руки и ноги были словно налиты свинцом.
— Ты справишься, — говорил ему Парменион прошлым вечером. Но Бронт не отвечал, его бычья голова клонилась вперед, а взгляд был прикован к земле под ногами. Отряд рано остановился на привал, ибо Бронт уже не мог держать темп с остальными. И вот Парменион встал и подошел к Горгону.
— Он мертв? — задал он вопрос.
— Скоро умрет, — ответил Горгон. Парменион опустился на колени рядом с минотавром. Из обеих ноздрей у того струилась кровь, и он едва дышал.
— Что мы можем сделать? — спросил Спартанец.
— Ничего, — буркнул Горгон.
— Как скоро мы выйдем из леса?
— И через день не успеем.
— В любом направлении? — изумился Парменион.
Горгон покачал головой. — Нет. Мы могли бы пойти строго на восток; тогда мы бы оказались у кромки леса, но где-то в дневном переходе от моря. Это Этолийское царство — вблизи расположен город Калидон. Но Царь Этолии — вассал Филиппоса, и у него в Калидоне гарнизон из более трехсот человек. Они будут следить за лесом.
— Сможешь понести Бронта?
Змеи на голове Горгона зашевелились, он ухватил пальцами плащ Пармениона и притянул Спартанца к себе. — Ты обезумел? Я пожертвовал царством ради этого твоего похода. Многие из моего собственного народа обратились против меня. И всё во имя чего? Для того, чтобы я довел Золотое Дитя до Гигантовых Врат. И теперь ты хочешь рискнуть всем ради вот этого? — он указал на умирающего минотавра.
— Нет. Всем я рисковать не стану. Однако люди, следящие за лесом, могут быть где угодно. И есть еще кое-что, Горгон, — тихо проговорил Парменион. — Есть дружба. В этом походе Бронт рисковал своей жизнью, спасая по дороге мою. У меня остался долг перед ним — а я всегда отдаю долги.
— Ха! А что, если бы это я валялся тут? Ты бы стал рисковать жизнью ради меня?
— Да.
Горгон убрал с лица гримасу и улыбнулся, его белесые глаза сверкнули, их выражение было невозможно прочесть. — Верю, что рискнул бы. Ты глупец… такой же, как и Бронт. Но если так, то какая разница — одной глупостью больше или меньше? Да, я понесу его к солнечному свету, если таково твое желание. — Лесной Царь просунул свои большие руки под минотавра, легко поднял его и перевесил на плечо.
Парменион разбудил остальных, и они последовали за Горгоном на восток. Уже через час деревья поредели и вдалеке послышалось пение птиц. Наконец они подошли к кромке леса и вышли к холмистой местности, окружающей обнесенный стеной город.
Горгон положил минотавра на землю и отступил. Парменион опустился на колени перед Бронтом, положил руку ему на плечо. — Слышишь ли меня, друг? — зашептал он.
Бронт издал тихий стон, его глаза приоткрылись. Кровь сочилась из-под век багряными слезинками.
— Слишком… поздно.
— Нет. Собери все силы, что у тебя есть. Борись.
Глаза минотавра закрылись, когда к Пармениону подошел Горгон. — Уходи. Ему надо побыть одному. Солнце напитает его, и здесь еще осталось немного Заклятия. Я чувствую, как оно обжигает мне ноги.
Парменион отступил под сень деревьев, отведя взор от тела, распростертого на траве.
— Он будет жить? — спросил Александр, взяв Пармениона за руку.
— Если у него хватит на это воли, — ответил Спартанец.
— Я очень голодный, — проговорил Камирон. — Мы скоро поедим?
— Мы все голодные, — процедил Аттал. — Мое брюхо уже считает, что мне глотку перерезали. Так что хорош тут ныть!
— Я поохочусь на кого-нибудь, — заявил Камирон. Прежде чем кто-то успел что-либо сказать, кентавр с луком в руке поскакал вниз по склону, направляясь на юго-восток.
— Вернись! — закричал Парменион, но Камирон продолжал бежать — оказавшись как на ладони у часовых на стенах Калидона. В считанные минуты ворота открылись, и из них выехал отряд всадников, пустившийся в погоню за кентавром.
— По крайней мере они поехали не в нашу сторону, — высказался Аттал. Парменион промолчал. Обернувшись к Бронту, он увидел, как его тело купается в мерцающем солнечном свете, кожа минотавра засверкала золотом. Огромная голова стала уменьшаться, рога исчезли. Правая рука Бронта дернулась, и он застонал. Свет померк. Парменион с Горгоном подошли к нему; он снова стал золотоволосым молодым человеком, голубоглазым и красивым.
— Благодарю тебя, — произнес он, вставая и сжимая ладонь Пармениона.
— Благодари Горгона, — ответил Спартанец, обняв Бронта. — Он принес тебя сюда.
— Не сомневаюсь, что у него были свои причины, — заметил Бронт.
— Ты искупал меня в своей благодарности, братец, — сказал Горгон, и змеи у него на макушке зашипели и обнажили клыки. Он повернулся к Пармениону. — А теперь нам надо идти дальше — если, конечно, ты не захочешь выручать кентавра. Приказывай, генерал, и я возьму город в осаду.
Парменион улыбнулся. — Этого не понадобится. Идем!
— Но мы не можем оставить Камирона, — взмолился Александр.
— Мы ему не поможем, мой принц, — печально произнес Парменион.
Темная тень заскользила по траве, и Горгон поднял взгляд. Высоко над ними кружил Пожиратель, затем полетевший на север.
— Нас заметили, — сказал Горгон. — Теперь к морю мы будем бежать.
***
Путь на юго-запад замедлился. Потому что последние несколько дней отряд питался дикими ягодами и ужасными на вкус грибами и был вынужден пить солоноватую воду из темных водоемов. Силы Пармениона иссякали, а Аттал уже дважды проблевался, держась в хвосте. Лишь Горгон казался неутомимым и могучим и бежал впереди с Александром на плечах.
Они разбили лагерь на закате под обломком скалы, Горгон разрешил разжечь костер, что подняло македонянам настроение.
— Ну а когда пересечем залив, сколько надо будет идти до Спарты? — спросил Аттал.
— Если раздобудем лошадей — не меньше трех дней, — ответил Парменион.