— Почему Спарта? — вмешался Горгон. — Почему не напрямик к Вратам?
— Мы надеемся встретить там друга, — сказал ему Спартанец. — Могущественного мага.
— Он точно пригодится — ибо Спарта не выстоит долго против Филиппоса. Еще когда вы только входили в лес, Пожиратели доложили мне о Македонах, марширующих на юг. Коринф выступил за Царя-Демона. Кадмос взят и разрушен. Против Филиппоса стоит теперь лишь одно войско. И им его не одолеть. Спарта может пасть прежде, чем мы пересечем залив.
— Если это окажется правдой, — сказал Парменион, — то мы проделаем свой путь до Гигантовых Врат. Однако Филиппос еще не столкнулся с войском Спарты, и его может ждать впереди печальный опыт.
Ближе к полуночи, когда пламя угасло до мерцающих углей, Парменион пробудился от легкого сна, услышав крадущиеся звуки в зарослях слева. Достав меч, он разбудил Аттала, и они вдвоем двинулись от костра.
Заросли раздвинулись, и из них к лагерю вышел Камирон, неся подстреленную лань на своих плечах. Кентавр заметил македонян и встретил их широкой улыбкой. — Я великий охотник, — сказал он. — Смотрите, что у меня есть!
Горгон вышел из лагеря, отойдя на восток. Аттал взял лань, освежевал ее и разрубил на куски своим мечом. Через несколько минут воздух наполнился ароматом мяса, поджариваемого на вновь разведенном огне.
— Клянусь Зевсом, никогда еще не вдыхал ничего прекраснее, — шепнул Аттал, когда жир закапал в огонь.
— Ты непревзойденный охотник, — сказал Александр кентавру. — Я очень горд за тебя. Но что стало с теми, кто тебя преследовал?
— Никто не угонится за Камироном, — ответил кентавр. — Я гнал их за собой, пока у них кони не взмылились, затем свернул на запад. Могуч Камирон. Ни один всадник не догонит его.
Мясо было жилистым и жестким, но никого это не волновало. Парменион почувствовал, как сила возвращается в его мышцы, когда он уплел третью по счету порцию и облизал жир с пальцев.
— Ты ведь понимаешь, — заметил Аттал, расслабленно откинувшись назад, — что в Македонии мы бы выпороли охотника, который попытался бы нам продать столь жесткое мясо?
— Да, — сказал Парменион, — но разве оно не было прекрасно?
— Словами не описать, — согласился мечник.
— А надо бы, — проворчал Горгон, выходя из тьмы. — Кентавр оставил след, который отыщет и слепец. И враги уже достаточно близко, чтобы учуять этот ваш пир. — Подняв Александра себе на плечи, он двинулся на юг.
— Я сделал плохо? — беспокойно спросил кентавр. Парменион похлопал его по плечу.
— Нам надо было поесть, — сказал он. — Ты сделал хорошо.
— Да, хорошо, правда же? — заключил Камирон, и уверенность вернулась к нему.
Подкрепившись, спутники пошли в ночи и к рассвету преодолели последнюю линию холмов перед Коринфским Заливом. Преследователи были близко, и Парменион уже дважды, оборачиваясь, видел блики лунного света на наконечниках копий.
Когда они прошли деревья, Горгон взялся за торчащий корень, оторвал его и поднял над головой. Он стоял неподвижно, как статуя, и вдруг начал напевать на языке, который не был знаком македонянам.
— Что он делает? — спросил Парменион у Бронта.
— Он призывает зло леса, — ответил бывший минотавр, отвернулся и взошел на гребень холма, чтобы посмотреть на озаренное рассветом море.
Наконец Горгон завершил свое пение и с корнем в руке обошел Бронта, начав долгий путь к пляжу далеко внизу. Остальные пошли за ним по осыпающейся тропе. Камирону спуск казался почти невозможным, он то и дело спотыкался и оскальзывался, врезался в Бронта и сбивал его с ног. Парменион и Аттал шли по обеим сторонам от кентавра, взяв за руки и поддерживая его.
Наконец они достигли берега. Высоко над ними показался первый враг.
— Что теперь? — спросил Аттал. — Поплывем?
— Нет, — ответил Горгон и поднял древесный корень над головой. Закрыв глаза, Лесной Царь снова начал напевать. Парменион оглянулся на скалистую тропу. Больше сотни воинов-Македонов медленно сходили вниз по предательской тропе.
Дым повалил от корня в руке у Горгона, побежал к морю и опустился в волны. Вода стала черной и начала кипеть, желтые пузыри поднимались над поверхностью, становясь пламенем. Затем над волнами поднялась темная махина, и древняя трирема — корпус сгнил, паруса висели лохмотьями — поднялась из глубин на поверхность залива. Парменион тяжело сглотнул слюну, глядя, как корабль двинулся к берегу. За веслами по-прежнему сидели скелеты, и разложившиеся трупы лежали на покрытых ракушками палубах. Обернувшись, он увидел, что Македоны подошли к ним уже почти на полет стрелы.
Корабль остановился вблизи от пляжа, и широкий трап опустился в песок с верхней палубы.
— Если хотите жить, бегом на борт! — закричал Горгон, унося Александра на палубу. Парменион с Атталом последовали за ним, затем Камирон процокал по трапу, скользя копытами по илистой древесине.
Трирема пошла обратно по водам Залива, оставив Македонов стоять в ужасе на пляже. Несколько стрел и дротиков полетели в судно, но большинство воинов просто стояли и смотрели, как корабль-призрак исчезает в сером тумане, поднявшемся над черным как ночь морем.
***
Дерая спряталась за комелем большого дуба, когда показались солдаты. Море было так близко, но путь был прегражден. Она осмотрела вершины скал в поисках возможности обойти Македонов, но воины рассыпались, обыскивая все пути к пляжу.
Зайти так далеко и столкнуться с помехой — это удручало. Она сумела обойти много прочесывающих лес патрулей и вышла из чащи тогда же, когда Парменион с остальными вышли к берегу.
Отступив в лес, Дерая побежала на запад, оставляя солдат далеко позади. Затем она пошла по длинной цепи скал, ища дорогу вниз. Однако, некоторое время назад, она обнаружила, что море уходило далеко от последних уступов скал, где большие камни врезались в воду. Других путей не оставалось. Дерая перешла на ходьбу, затем перелезла через край, ища опору для рук, которые позволили бы ей слезть вниз. Но ни одного безопасного уступа не нашла.
— Вон она, ведьма! — послышался крик.
Дерая обернулась, увидев новых солдат, выбегающих из рощи, рассыпавшихся полукругом, отрезая ей пути к отступлению. Обернувшись к краю скалы, она посмотрела вниз на волны далеко внизу, как они разбиваются о погруженные в воду до половины обломки скалы. Сделав глубокий вдох, она сбросила плащ и встала голая у края обрыва.
В следующий момент она вытянулась в ошеломительном прыжке. Ее тело полетело по дуге, затем стало падать. Вскинув руки, чтобы стабилизироваться, она почувствовала, как теряет контроль и постаралась успокоиться, готовясь к нырку. Море и скалы стремительно приближались к ней, и она падала, казалось, целую вечность. В последний момент она сложила руки вместе, прорезая себе пут для входа в воду. Сила удара выбила весь воздух у нее из легких, но она не попала на камни и ушла глубоко под волны, ударяясь о песчаное дно с сокрушительной силой. Сложив ноги под собой, она оттолкнулась, стараясь добраться до поверхности, легкие готовы были разорваться. Всё вверх и вверх двигалась она к солнцу, сверкающему в воде над ней.
Я умру! Эта мысль придала ей панической силы, и она рвалась на поверхность. Когда она вынырнула, у нее был только миг для короткого вдоха, прежде чем волна накрыла ее с головой, швырнув на скалу. На этот раз она была спокойнее, и поплыла под водой, усилив темп, чтобы дать своему ушибленному телу отплыть на безопасное расстояние от свирепого прибоя. Рядом с ней в воду влетело копье, за котором последовала стая стрел. Нырнув на глубину, она поплыла в море к плотному белому туману, что поднимался, казалось, из самих волн.
Затем она увидела корабль мертвых, идущий по воде.
— Парменион! — закричала она. — Парменион!
Спартанец увидел ее и — о чудо! — корабль-призрак замедлил ход, и его искореженный остов двинулся к ней. Когда он приблизился, она ухватилась за лопасть весла, но оно треснуло, и она вновь погрузилась в волны. Она вынырнула и увидела, как Парменион карабкается вниз по борту корабля, держась за отверстие для весла и вытянув к ней руку. Схватив его запястье, она почувствовала, как ее вытягивают из воды. Вставая на опору ногами, она обнаружила, что ее ступня угодила на истлевший череп, который треснул и скатился в воду, но теперь уже она была рядом с Парменионом. Его рука обхватила ее поперек талии, и, притянув ее к себе, он нежно поцеловал ее в лоб.