— Слепой не нужны светильники. Но я найду один для тебя.
— Не утруждай себя, госпожа. — Он вытянул руку и взял серебряную чашу для вина, высоко поднял ее. Металл деформировался, образуя нечто вроде трубки, из которой показалось и выросло пламя, осветив всю комнату. — Ты неважно выглядишь, Дерая, — сказал он. — Твои дела переутомляют тебя.
— Ближе к делу, — холодно проговорила она.
— Нет, — ответил он. — Сначала поговорим о возможных будущих. Тебе не приходило в голову, что в наших путешествиях во времени есть некое несоответствие?
— Если ты о том, что будущее, которое мы видим, может меняться, то конечно да.
Он улыбнулся и покачал головой. — Но меняются ли они? Вот в чем вопрос.
— Конечно меняются. Я помню, как старая Тамис рассказывала мне, что она видела собственную смерть в различных вариантах будущего. В одном из них она даже падала с лошади, хотя верховую езду терпеть не могла.
— О чем я и говорю, — сказал Аристотель. — Позволь объяснить: Тамис видела, как она упала с лошади. Но она умерла не так. А значит — кто упал с лошади?
Дерая села на стул со спинкой, ее спиритуальные глаза смотрели магу в лицо. — Тамис, — ответила она. — Но будущее изменилось благодаря событиям прошлого.
— Но в этом-то и заключается противоречие, — сказал он ей. — Мы говорим в данном случае не о пророческих видениях, Дерая. Ты и я — и Тамис в прошлом — можем путешествовать по разным вариантам будущего, наблюдая за ними. То, что мы видим, происходит… где-то. Все эти будущие реальны.
— Как они все могут быть реальны? — усмехнулась она. — Тамис умерла только раз — как и я умру.
— У меня нет ответов на все вопросы, дорогая моя, но я знаю одно: есть множество миров, тысячи, и все они родственны нашему. Возможно, каждый раз, когда человек принимает решение, он создает новый мир. Не знаю. Но я знаю, что глупо было бы изучать все эти тысячи миров и на основании происходящих там событий строить свои планы. Я тоже видел, как Александр повергает мир в кровавый хаос. Я видел, как он убивает Филиппа и захватывает престол. Видел его умершим в детстве, от чумы, от собачьего укуса, от клинка наемного убийцы. Но, разве ты не видишь, что это никак не влияет на события нашего мира? Эти варианты будущего — не наши. Они — лишь эхо, отражения, отголоски того, что могло бы быть.
Дерая молчала, обдумывая его слова. — Это интересный взгляд. Я подумаю об этом. А теперь, ближе к делу.
Аристотель откинулся на кровати, его глаза изучали причудливые тени на низком потолке. Дело — как всегда — касается одного мальчишки на этом свете. Ты и я отправили Пармениона в Аид, где душа мальчика смешалась с Духом Хаоса. Мы восприняли это как поражение, однако это может быть не совсем так.
— Странно выглядит такая победа, — проворчала Дерая. — Мальчик несет в себе великое зло. Оно растет внутри него хуже любой опухоли, и у него нет сил побороть это зло.
— У него была сила остановить это, предотвратив уничтожение Пармениона в Бездне, — заметил Аристотель. — Но не будем вдаваться в рассуждения; подумаем лучше, как нам помочь ребенку.
Дерая покачала головой. — Я уже давно узнала, сколь глупо пытаться изменить будущее. Знай я тогда то, что знаю сейчас, то не было бы никакого Принца-Демона.
— Думаю, что все-таки он бы появился, госпожа, — мягко проговорил Аристотель, — но это не важно. Ребенок почти ничем не отличается от других детей, которых приводят к тебе каждый день — только он искалечен не телом, а душой. Ни один из нас не обладает силой изгнать демона. Но вместе — и с помощью мальчишки — мы сумеем вернуть Темного Бога в Потусторонний мир.
Дерая рассмеялась горьким смехом. — Я исцеляю раны, маг. У меня нет средств, чтобы сражаться с Кадмилосом. Как, впрочем, и желания.
— А чего ты желаешь, госпожа?
— Желаю, чтобы меня оставили в покое, — сказала она.
— Нет! — воскликнул он, встав в полный рост. — Я не приму такого от женщины Спарты! Что произошло с тобой, Дерая? Ты же не овечка на скотобойне. Ты происходишь из племени воителей. Ты сразилась с Темной Госпожой на Самофракии. Где твой боевой дух?
Дерая вздохнула. — Ты пытаешься разозлить меня, — прошептала она. — Это тебе не удастся. Посмотри на меня, Аристотель. Я старею. Я живу здесь и лечу больных. Я буду делать это до самой смерти. Когда-то у меня была мечта. Ее больше нет. А теперь оставь меня в покое.
— Я могу вернуть тебе молодость, — сказал он, и голос его обволакивал, а глаза так исияли обещанием.
Мгновение она стояла молча, изучая его взглядом без тени эмоций. — Значит, — сказала она, — это был ты. Когда я исцеляла Пармениона от рака, я видела, как он молодеет на глазах. Я думала, что это от исцеления.
— Ты тоже можешь помолодеть. Можешь снова обрести свою мечту.
— Ты великий маг — и все же глупец, — ответила она ему ровным, усталым голосом. — Парменион женился; у него трое детей. В его сердце нет больше места для меня. Мы сколько угодно можем блуждать между будущими — но прошлое железно неизменно.
Аристотель встал, прошел к двери. Потом обернулся, собираясь что-то сказать, но покачал головой и вышел в темноту коридора Храма.
Дерая слушала, как удалялись его шаги, затем легла на кровать, и обещание Аристотеля эхом отозвалось в ее голове: "Я могувернуть тебе молодость."
Она знала, что он был не прав. Он мог обработать магией ее тело, укрепить мускулы, вернуть упругость кожи. Но молодость — это состояние души. Никто на свете, будь то бог или человек, не смог бы вернуть ей непосредственность, радость открытия мира, красоту первой любви. А без этого, какой прок в молодом и упругом теле?
Она почувствовала, как накатывают слезы, и вновь увидела, как молодой Парменион встает против налетчиков, которые похитили ее; она снова переживала в душе то мгновение, когда он впервые заключил ее в объятия.
— Я люблю тебя, — прошептала она.
И заплакала.
***
Прежде чем позволить себе уснуть, Дерая прочла строки трех защитных заклинаний на стены, дверь и окно ее комнаты. Они не остановят чародейку с силой Аиды, но любой обрыв заклинаний разбудит Дераю, чтобы она смогла защитить себя.
Почти пять лет прошло со времени первой атаки, когда Левкион погиб, защищая ее от демонов, посланных ведьмой. С тех пор Дерая почти ничего не слышала об Аиде. Темная Владычица покинула свой дворец на Самофракии и вернулась на материк — отправилась, по слухам, к северным рубежам Персидской империи, чтобы там ждать, пока Александр повзрослеет. Дерая вздрогнула.
Дитя Хаоса, обещающее стать разрушителем, каких земля еще не видела.
Ее мысли вернулись к Пармениону, и она забралась в постель, укрывшись тонким одеялом из белого льна. Ночь была теплой и душной, лишь редкое дуновение ветерка долетало сюда сквозь открытое окно. В поисках убежища сна, Дерая представила Пармениона таким, каким он был давно, годы назад — несчастным юношей, гонимым своими сверстниками, который нашел любовь в укромных холмах Олимпии. Миг за мигом она вспоминала их блаженные пять дней, проведенные вместе, останавливая воспоминания незадолго до того злосчастного утра, когда ее отец выволок ее из этого дома и с позором отправил обратно в Спарту. Медленно, плавно, она перешла в другой сон, в котором странные существа — полулюди-полукони — скакали через лесную чащу, а дриады, прекрасные и чарующие, сидели у брызжущего водопада. Здесь был покой. Здесь было блаженство.
Но сон продолжался, и она увидела марширующее войско, осажденные города, тысячи трупов. Воины были облачены в черные плащи и доспехи, несли круглые щиты с нарисованным на них солнцем.
В центре этих полчищ ехал всадник в черном, украшенном золотом нагруднике. Он был привлекательной наружности, с черной бородой, и она пристально всмотрелась внего. Но что-то в нем было странным, иным. Подлетев к нему ближе, она увидела, что один его глаз был золотым, видимо, выплавлен из золота, и она ощутила черное прикосновение его сущности, взметающейся, словно лед и пламя, чтобы замораживать и сжигать.
Отпрянув, она попыталась улететь, чтобы обрести покой зачарованного леса, по которому вышагивали кентавры. Но она не успела сбежать, и новое видение пронеслось перед ее взором.