- Но в этом-то и заключается противоречие, - сказал он ей. - Мы говорим в данном случае не о пророческих видениях, Дерая. Ты и я - и Тамис в прошлом - можем путешествовать по разным вариантам будущего, наблюдая за ними. То, что мы видим, происходит... где-то. Все эти будущие реальны.
- Как они все могут быть реальны? - усмехнулась она. - Тамис умерла только раз - как и я умру.
- У меня нет ответов на все вопросы, дорогая моя, но я знаю одно: есть множество миров, тысячи, и все они родственны нашему. Возможно, каждый раз, когда человек принимает решение, он создает новый мир. Не знаю. Но я знаю, что глупо было бы изучать все эти тысячи миров и на основании происходящих там событий строить свои планы. Я тоже видел, как Александр повергает мир в кровавый хаос. Я видел, как он убивает Филиппа и захватывает престол. Видел его умершим в детстве, от чумы, от собачьего укуса, от клинка наемного убийцы. Но, разве ты не видишь, что это никак не влияет на события нашего мира? Эти варианты будущего - не наши. Они - лишь эхо, отражения, отголоски того, что могло бы быть.
Дерая молчала, обдумывая его слова. - Это интересный взгляд. Я подумаю об этом. А теперь, ближе к делу.
Аристотель откинулся на кровати, его глаза изучали причудливые тени на низком потолке. Дело - как всегда - касается одного мальчишки на этом свете. Ты и я отправили Пармениона в Аид, где душа мальчика смешалась с Духом Хаоса. Мы восприняли это как поражение, однако это может быть не совсем так.
- Странно выглядит такая победа, - проворчала Дерая. - Мальчик несет в себе великое зло. Оно растет внутри него хуже любой опухоли, и у него нет сил побороть это зло.
- У него была сила остановить это, предотвратив уничтожение Пармениона в Бездне, - заметил Аристотель. - Но не будем вдаваться в рассуждения; подумаем лучше, как нам помочь ребенку.
Дерая покачала головой. - Я уже давно узнала, сколь глупо пытаться изменить будущее. Знай я тогда то, что знаю сейчас, то не было бы никакого Принца-Демона.
- Думаю, что все-таки он бы появился, госпожа, - мягко проговорил Аристотель, - но это не важно. Ребенок почти ничем не отличается от других детей, которых приводят к тебе каждый день - только он искалечен не телом, а душой. Ни один из нас не обладает силой изгнать демона. Но вместе - и с помощью мальчишки - мы сумеем вернуть Темного Бога в Потусторонний мир.
Дерая рассмеялась горьким смехом. - Я исцеляю раны, маг. У меня нет средств, чтобы сражаться с Кадмилосом. Как, впрочем, и желания.
- А чего ты желаешь, госпожа?
- Желаю, чтобы меня оставили в покое, - сказала она.
- Нет! - воскликнул он, встав в полный рост. - Я не приму такого от женщины Спарты! Что произошло с тобой, Дерая? Ты же не овечка на скотобойне. Ты происходишь из племени воителей. Ты сразилась с Темной Госпожой на Самофракии. Где твой боевой дух?
Дерая вздохнула. - Ты пытаешься разозлить меня, - прошептала она. - Это тебе не удастся. Посмотри на меня, Аристотель. Я старею. Я живу здесь и лечу больных. Я буду делать это до самой смерти. Когда-то у меня была мечта. Ее больше нет. А теперь оставь меня в покое.
- Я могу вернуть тебе молодость, - сказал он, и голос его обволакивал, а глаза так и сияли обещанием.
Мгновение она стояла молча, изучая его взглядом без тени эмоций. - Значит, - сказала она, - это был ты. Когда я исцеляла Пармениона от рака, я видела, как он молодеет на глазах. Я думала, что это от исцеления.
- Ты тоже можешь помолодеть. Можешь снова обрести свою мечту.
- Ты великий маг - и все же глупец, - ответила она ему ровным, усталым голосом. - Парменион женился; у него трое детей. В его сердце нет больше места для меня. Мы сколько угодно можем блуждать среди будущих - но прошлое железно и неизменно.
Аристотель встал, прошел к двери. Потом обернулся, собираясь что-то сказать, но покачал головой и вышел в темноту коридора Храма.
Дерая слушала, как удалялись его шаги, затем легла на кровать, и обещание Аристотеля эхом отозвалось в ее голове:
"Я могу вернуть тебе молодость".
Она знала, что он был не прав. Он мог обработать магией ее тело, укрепить мускулы, вернуть упругость кожи. Но молодость - это состояние души. Никто на свете, будь то бог или человек, не смог бы вернуть ей непосредственность, радость открытия мира, красоту первой любви. А без этого, какой прок в молодом и упругом теле?
Она почувствовала, как накатывают слезы, и вновь увидела, как молодой Парменион встает против налетчиков, которые похитили ее; она снова переживала в душе то мгновение, когда он впервые заключил ее в объятия.