- Так убирайся от меня!
- Разве так обращаются с братьями? - спросил Филиппос, вытащив свой меч и наступая. Филипп бросился ему навстречу, их клинки со звоном столкнулись, и его меч полоснул противника по шее, открывая широкую рану, из которой струей забила кровь. Филиппос отскочил вправо, оступившись и упав на землю лицом вниз. Он медленно поднялся на колени, спиной к противнику. Филипп ждал. Царь-Демон встал и медленно повернулся. Филипп закричал. Бородатое лицо, которое было отражением его собственного, исчезло. Теперь у Филиппоса были золотые волосы, зеленые как море глаза и лицо необычайной красоты.
- Александр?
- Да, Отец, Александр, - произнес Царь-Демон, улыбаясь и надвигаясь вперед с вытянутым в руке мечом.
- Не заставляй меня убивать тебя! Прошу!
- Ты не можешь убить меня, Отец. О нет. Но я тебя зарежу.
Черные рога потянулись из висков Александра, закручиваясь над ушами. Его глаза сменили цвет с зеленого на желтый, без зрачков. Филипп стиснул меч пальцами и стал ждать, пока демон перед ним не двинулся неспеша в атаку; он попытался нанести удар в горло, но рука отяжелела, движения замедлились, и он смотрел в смертном ужасе, как меч Александра отбил его клинок и взметнулся вверх, сияющий и острый, пронзая лезвием его гортань, рот и вонзаясь в мозг, словно язык пламени...
Филипп проснулся и закричал. Женщина рядом с ним заворочалась, но не проснулась, когда Царь приподнялся на ложе. Голова его раскалывалась, тело было покрыто потом. Старая рана в ноге болезненно ныла, но он поднялся с кровати и подошел к ближайшей скамье. Кувшин с вином на маленьком столике был пуст. Филипп чертыхнулся и опустился на скамью, поставив кувшин себе на колени.
Сон был всегда один и тот же. Он никогда не мог одолеть Александра.
- Следовало убить его при рождении, - подумал он. Холодный ветерок проник в комнату, и Филипп поежился и вернулся в постель. Рядом спала Клеопатра. Он нежно погладил ее по волосам. Такая красивая, такая молодая. Его рука опустилась ниже, легла на ее живот - всё еще плоский и упругий, несмотря на третий месяц беременности. В ней был его сын. Не одержимый демоном, не рожденный из тьмы и колдовства, но настоящий сын - тот, кто будет расти и любить своего отца, а не замышлять его убийство.
Как ты мог пойти на такое против меня, Александр? Я любил тебя. Я был готов рискнуть всем ради тебя.
Поначалу Филипп не обращал внимания на доносы, которые Аттал доводил до его сведения - льстивые высказывания Александровых Доверенных, критические замечания о Царе и его военачальниках. Но с течением месяцев Филипп всё больше и больше убеждался в том, что Александр не успокоится, пока сам не взойдет на престол.
Трибаллийская кампания хорошо это показала. Или он думает, что я дурак? О да, он разбил врагов, заставив их платить выкуп. Но для кого он его запросил? Не для Филиппа. Не для Македонии. Нет, для Александра.
Высокомерный щенок! Конечно, ты разбил трибаллов, потому что у тебя была моя армия. Моя армия!
Но моя ли она? Как они чествовали золотого принца при Херонее, пронося его на плечах вокруг лагеря. И после Трибаллийской победы, когда он дал каждому воину по десять золотых, они приветствовали его, как приветствуют царей, стуча мечами о щиты.
По-прежнему ли это моя армия?
Конечно, моя, ведь у меня есть Парменион. Да, Спартанец всегда будет верен мне.
Филипп улыбнулся и лег обратно, положив голову на мягкую, обшитую атласом подушку. Македонский Лев со мной, подумал он, и вновь погрузился в сон.
Трава вырастала багровой, роняя капли крови на иссохшую землю под ней. Небо имело цвет пепла, было серым и безжизненным. Ни одной птицы не пролетало, ни единое дуновение ветра не тревожило равнину...
Баня была задумана и выстроена Филиппом только из самого лучшего мрамора. Понадобилось шестеро рабов и целый час на то, чтобы наполнить ее горячей, ароматизированной водой, и дюжина человек могла сидеть на мокрых сиденьях или плавать в бассейне посередине. Царь построил ее после второй Фракийской кампании, когда его правая нога была сломана и кости плохо срослись, оставив его с сильной хромотой и постоянными болями. И только в теплой воде его конечность получала некий пульсирующий покой, так что Филипп взял манеру устраивать совет в бане, в окружении своих офицеров.
Сегодня на совете были лишь сам Филипп и еще два человека, сидевшие рядом, пока рабы подливали кипятка, поддерживая высокую температуру воды. Алые цветы были высыпаны на поверхность, их аромат был силен, и Парменион ощутил, как напряжение и усталость от долгой езды верхом уходят прочь.