- Что происходит с моим отцом? - спросил Александр, когда Парменион пригласил принца внутрь.
Военачальник покачал головой и пожал плечами. - Не могу сказать ничего определенного. - Спартанец вытянул свое худощавое тело на длинной скамье, и Александр заметил усталость в пожилом мужчине. Это его удивило, ибо Парменион всегда был его героем и казался неутомимым. Теперь же он выглядел как любой другой человек за шестьдесят, морщинистый и седовласый, под светло-синими глазами - темные круги. Это опечалило принца, и он отвел взгляд. - Порой, - продолжал Спартанец, - человек может принять свои сны за вещие и до того, как они сбудутся. Думаю, это один из ответов на твой вопрос.
- Я тебя не понимаю. Он - самый могущественный Царь в Греции. У него есть всё, чего он желал.
- Об этом я и говорю. - Военачальник вздохнул. - Когда я впервые встретил его в Фивах, он был еще ребенком, храбро принимавшим то, что его скоро могли убить. Он никогда не хотел быть Царем. Но потом его брат был убит в бою, и Македония оказалась на пороге разрушения. Филипп принял корону, дабы спасти народ. Вскоре после этого он стал мечтать о величии - не для себя, но для царства, и о будущем для своего еще неродившегося сына. Он не желал ничего, кроме как строить для тебя.
- Но он это и сделал, - молвил Александр.
- Знаю. Но на этом пути с ним что-то случилось. Он более не строит для тебя, только для себя. И чем старше он становится, тем выше ценит тебя, твою молодость и твой талант, как угрозу. Я был с ним во Фракии, когда пришла весть о мятеже трибаллов. Он был готов выступить обратно, ибо знал силу этих дикарей, их отвагу и умения. Любая кампания против них заняла бы месяцы кропотливого планирования. И тут пришла весть о твоей блестящей победе. Ты их обвел вокруг пальца, перехитрил и выиграл войну за восемнадцать дней. Это было великолепно. Я гордился тобой. Думаю, что он - тоже. Однако это показало ему и то, насколько ты готов править страной.
Александр тряхнул головой. - Я ведь не преуспею, да? Я пытаюсь удивить его успехами, но это заставляет его бояться меня. Как же мне быть, Парменион? Было бы лучше, если бы я был болваном, как мой сводный брат Арридей? Что мне делать?
- Думаю, тебе следует уехать из Пеллы, - посоветовал Спартанец.
- Уехать? - Александр на миг затих. Он посмотрел Пармениону в лицо, однако впервые за многие годы, что они были знакомы, Спартанец избегал его глаз. - Он вознамерился меня убить? - прошептал он. - Это ты хочешь сказать?
Лицо военачальника было мрачно, когда он, наконец, посмотрел Александру в глаза. - Думаю, да. День за днем он убеждает самого себя - или уже убежден - в твоем скором предательстве. Он собирает о тебе сведения, а также слова твоих друзей. Кто-то из твоего окружения докладывает обо всём ему. Я не могу выяснить, кто.
- Один из моих друзей? - ошеломленно спросил Александр.
- Да - или же тот, кто заявляет, что он твой друг.
- Парменион, поверь, я никогда не высказывался против отца или критиковал какое-либо из его действий. И никто из моих друзей этого не делал. Любой, кто выставляет меня изменником, лжет, либо намеренно искажает истину.
- Мне это известно, парень! Я знаю это лучше, чем кто-либо. Но нам надо найти способ, чтобы Филипп тоже это понял. Для тебя будет безопаснее уехать из города. Ну а я всеми силами постараюсь переубедить Царя.
- Я не могу этого сделать, - ответил Александр. - Я - наследник престола, и я невиновен. Я не побегу.
- Считаешь, что только виновные погибают? - процедил Парменион. - Думаешь, невиновность - это щит, способный отвести клинок? И где же был тот щит сегодня, когда явились головорезы? Если бы не Гефестион, ты был бы уже убит.
- Возможно, - признал Александр, - только это были не головорезы. Им было нужно ожерелье.
Парменион промолчал, но лицо его побледнело, и он прошел к столу, на котором стояли кувшин с вином и два пустых кубка. Он не предложил выпить принцу, но наполнил кубок себе и быстро осушил его. - Мне следовало догадаться, - тихо промолвил он.
- Что?
- Уход Аристотеля. Он озадачил меня. Теперь я понял, почему.
Много лет назад - как раз перед твоим рождением - я отправился в странствие... судьбоносное странствие. Он сопровождал меня. Но когда казалось, что всё потеряно, он сбежал. Когда он был Хироном, то поступал точно так же. Помнишь? Когда мы дошли до Леса Горгона, он превратился в кентавра и вернул себе свой прежний облик лишь когда опасность миновала.
- Он рассказывал мне об этом; говорил, что был напуган.
- Да. Есть в нем порог трусости, которому он не может сопротивляться. Я всегда видел это в нем - и не виню его за это. Это в природе Аристотеля, и он отчаянно пытается это превозмочь. Но от этого никакого толку. Теперь он снова сбежал, а в эту ночь кто-то попытался украсть ожерелье.