В кронах деревьев запели птицы, и Александр улыбнулся, глядя на них. Закрыв свои зеленые глаза, мальчик позволил их пению проникнуть в себя, заполнить свое сознание, смешавшись с его собственными мыслями. Тогда песни стали обретать одному ему понятные смыслы. Не слова, но чувства, страхи, маленький гнев. Птицы галдели, предупреждая друг друга.
Александр посмотрел вверх и запел: - Мое дерево! Мое дерево! Убирайся! Убирайся! Мое дерево! Мое дерево! Лети прочь, не то убью!
- Дети не должны петь об убийстве, - строго сказала ему няня, которая появилась поблизости, но держалась, как всегда, на некотором отдалении.
- Об этом поют птицы, - возразил он.
- Тебе надо внутрь, солнце слишком припекает.
- Но ребята еще играют за стеной, - возразил он. - И мне нравится сидеть здесь.
- Ты сделаешь, как тебе велят, юный принц! - бросила она. Глаза его сверкнули, и он почти слышал, как темный голос внутри него шепчет: "Причини ей боль! Даруй ей смерть!" Он тяжело сглотнул, силой воли подавляя накатившую волну гнева.
- Уже иду, - мягко ответил он. Встав со скамьи, он подошел к няне, но та поспешно отошла, пропустив его вперед, и сопроводила его до покоев. Дождавшись, когда она уйдет, Александр выскользнул в коридор и пробежал к покоям матери, приоткрыв дверь и юркнув внутрь.
Олимпиада была одна, и она улыбнулась, раскрывая ему объятия. Он подбежал и обнял ее, прижавшись лицом к ее теплой груди. Он знал, что не было никого на свете красивее, чем его мать, и отчаянно вцепился в нее.
- Ты горяч, - сказала Олимпиада, откинув его золотые волосы и погладив лоб. Она наполнила кубок холодной водой и дала ему, наблюдая, как он жадно пьет.
- Как прошли твои сегодняшние уроки? - спросила она.
- Уроков не было, Матушка. Стагра заболел. Если бы у меня был пони, он бы умер?
Он увидел боль в ее лице, перед тем как она обхватила его руками, поглаживая по спине. - Ты не демон, Александр. У тебя великий дар; ты будешь великим человеком.
- Но пони умрет?
- Думаю, может умереть, - предположила она. - Но когда ты станешь старше, то научишься управлять... Талантом. Потерпи.
- Я не хочу никого и ничего убивать. Вчера ко мне на руку слетела птица. Она долго сидела у меня на руке, прежде чем улететь. И не умерла. Правда!
- Когда твой отец вернется в Пеллу, мы все поедем к морю, и будем кататься на лодках. Тебе понравится. Мы будем плавать и наслаждаться прохладным ветром.
- Он вернется? - спросил Александр. - Кто-то говорил, что он погибнет в битве с фокейцами. Говорят, что удача его иссякла, и боги покинули его.
- Ш-ш! - прошептала мать. - Неразумно произносить вслух такие мысли. Филипп - великий воин, и у него есть Парменион.
- Фокейцы одолели его прежде, два года назад, - сказал мальчик. - Две тысячи македонян тогда погибли. А теперь афиняне высадились на нашем побережье, и фракийцы обратились против нас.
Она кивнула, тяжело вздохнув. - Ты слишком много всего слушаешь, Александр.
- Я не хочу, чтобы он умер... хоть он и не любит меня.
- Ты не должен так говорить! Никогда! - вскричала она, схватив его за плечи и с силой встряхнув. - Никогда! Он любит тебя. Ты его сын. Его наследник.
- Мне больно, - прошептал он со слезами на глазах.
- Прости, - сказала она, заключив его в объятия. - Так много всего, о чем я хочу тебе рассказать; многое объяснить тебе. Но ты еще слишком мал.
- Я пойму, - заверил он ее.
- Знаю. Поэтому и не могу тебе этого сказать.
Они еще немного посидели в молчании, Александр согрелся и задремал у матери на руках. - Теперь я вижу их, - пробормотал он сонным голосом. - Вот равнина, покрытая лиловыми и желтыми цветами. И там Отец в своей золоченой броне. Он стоит рядом с серым скакуном, Ахеем. А вон там враги. О, Матушка, их тысячи. Я могу разглядеть их щиты. Смотри! Вот знак Спарты, а там Сова Афин, и... а этого знака я не знаю, но вижу также эмблемы Фер и Коринфа... так много. Как сможет Отец побить их всех?
- Не знаю, - прошептала Олимпиада. - А что там происходит сейчас?
- Начинается битва, - ответил ребенок.
Крокусовое поле
Филипп Македонский почесал шрам над ослепшим правым глазом и посмотрел на фокейские боевые порядки в полумиле впереди. На равнине собралось более двадцати тысяч пехоты, тысяча кавалеристов была расположена с тыла и с правого фланга от основной силы. Он перевел взор на македонские полки, на пятнадцать тысяч пехотинцев, собравшихся в центре, и трехтысячную кавалерию - слева и справа от центра.
Всюду росли цветы, лиловые и желтые, белые и розовые, и в этот миг Царю показалось почти невероятным, что через несколько минут сотни - а может и тысячи - мужчин полягут здесь мертвыми, и их кровь впитается в землю. Он почувствовал, с некоторой опаской, что возможно это будет преступлением против богов красоты, когда все эти цветы окажутся втоптаны в пыль, на которой росли бледные травы Греческой Равнины. "Не будь глупцом", - сказал он себе. - "Ты избрал эту местность своим полем битвы". Местность была ровной и словно создана для кавалерии, а Филипп теперь командовал фессалийскими копейщиками, лучшими конными воинами во всей Греции.