На двенадцатую ночь, когда рядом находился один Птолемей, голос Александра в последний раз прошептал: - Кадмилос.
Пустошь, Безвременье
Александр сидел у входа в туннель, в его руке сиял золотой меч и озарял своим светом серую, мертвую землю Пустоши. На некотором расстоянии сидел на валуне и смотрел прямо на него близнец Александра, облаченный в серебряные доспехи, с лицом, обрамленным белыми волосами, и с рогами, закручивающимися у висков.
- Несчастный Александр, - насмехался над ним Кадмилос. - Он пришел убить меня. Меня? Собрался обратить свой жалкий меч против духа, который жил от начала времен. Оглядись вокруг, Александр. Вот твое будущее. Ни царств в этом мире пепла и сумерек. Ни славы.
- Ты трус, - слабым голосом ответил ему Царь.
- Твои слова тщетны, Человек. Даже если бы я позволил ударить себя этим мечом, я бы не умер. Я вечен, я - живое сердце самого Хаоса. Но ты, ты жалок. Твое тело еще живет в мире плоти, и скоро я овладею им. Вещества, которые ты принял, не изгонят меня. Мне понадобятся считанные мгновения, чтобы нейтрализовать их действие. Затем я излечу твое пораженное легкое и увечную ногу.
- Тогда давай, - предложил Александр, - иди ко мне.
Кадмилос рассмеялся. - Еще не время. Я подойду к твоей душе, когда мне будет надо. Взгляни на свой меч, Александр. Посмотри, как он угасает. Последнее тлеющее Заклятие ожерелья почти исчезло. Когда оно умрет совсем, твой меч умрет вместе с ним. Ты знаешь об этом?
- Знаю, - ответил Царь. - Жрец Зевса-Амона предупредил меня.
- Так на что же ты надеешься?
Царь пожал плечами. - Человек всегда должен биться за дело, которое считает правым. Это заложено природой.
- Чушь. В природе человека похоть, желание неосуществимого, убивать, красть, грабить. Вот почему он является - и останется навсегда - созданием Хаоса. Посмотри на себя! По какому праву ты повел свои войска на Персию? По какому праву ты установил над миром свою власть? Твое имя будут вспоминать как имя убийцы и разрушителя - как одного из наиболее славных моих последователей.
Кадмилос вновь рассмеялся, леденящим смехом. - Нечего возразить, Александр? Ты ведь способен найти хоть малейшее оправдание своим действиям?
- Мне нет нужды оправдываться, - ответил Царь. - Я жил в мире, которым правила война. Те, кто не завоевывал, были завоеваны. Но я бил врага на поле боя, воин против воина, и рисковал своей жизнью так же, как они - своей. Мне не стыдно ни за одно из своих деяний.
- Что ж, неплохо сказано, - проворчал Кадмилос. - Так ты отрицаешь бушующие страсти в те моменты, когда ты мчался на битву, обуянный жаждой резни и убийства в своем сердце?
- Нет, ошибаешься, - ответил Александр. - Я никогда не жаждал резни. Сражения, да, этого я хотел. Поставить свою силу и волю против силы и воли врагов - это доставляло мне радость. Но от хаотичной бойни получал удовольствие только ты.
Кадмилос встал. - Твои речи глупы, Человек, и я вижу, что меч твой уже превратился в жалкую тень. Так что нам пора закончить эту встречу. Твоя смертная форма ждет меня.
Александр взглянул на свой гаснущий меч, и едва он на него посмотрел, как клинок тут же растаял у него в руке.
- Наслаждайся своим отчаянием, - прошипел Кадмилос, и его фигура замерцала, видоизменяясь, превращаясь в темную тучу, которая пролетела над Александром, всосалась в туннель и двинулась к дрожащему свету вдалеке.
Теперь в Пустоши не осталось ничего, кроме плывущего тумана среди голых скал. Александр вздохнул, с тяжелым сердцем.
Вдруг из тумана вышла фигура, и Царь узнал в ней Аристотеля.
Маг
улыбнулся и протянул руку, пожав ладонь Александра.
- Идем, мой мальчик, я не могу оставаться здесь надолго. Но у меня хватит времени, чтобы отвести тебя на Елисейские Поля, где ждут твои друзья.
- Я победил? Я сдержал его достаточно долго?
- Поговорим об этом в пути, - ответил
маг.
***
Дух Хаоса вселился в тело Александра. Глаза были открыты, и ими Кадмилос увидел высокий, расписной потолок. Он попробовал пошевелиться, но обнаружил, что тело парализовано. Это была не беда, и он обратил свои силы внутрь, отыскивая яд, проникший в вены и нервы хрупкой человеческой оболочки.
Глупец смертный, подумал он, поверил, что какой-то наркотик помешает амбициям бога. Он начал быстро выводить яд. Чувства начали возвращаться к телу. Он ощутил прохладный ветерок из окна слева и тупую боль в раненой ноге. Не обращая внимания на отраву, он переключил внимание на поврежденную конечность, восстанавливая разорванные мышцы.
Так-то лучше! Любая боль была противна Кадмилосу.