- Вассальный? - изумился Мотак. - Насколько я понимаю, Филипп не отсылает дань в Сузы.
- Это не важно. Вся Македония - это часть великой империи Царя Царей. И то же самое можно сказать об остальной Греции. Афины, Спарта и Фивы - все они признают верховенство Персии.
- Если Македония и в самом деле вассал, - сказал Мотак, осторожно подбирая слова, - тогда действительно странно, что фокейцы выплачивали армии жалованье персидским золотом, в то время как всем было известно, что эта армия выступит против Филиппа.
- Вовсе нет, - ответил Парзаламис. - Генерал Ономарх переправился в Сузы и преклонил колени перед Царем Царей, дав клятву верности империи. За это он был вознагражден. И не будем забывать, что это Филипп первым выступил на фокейцев, а не наоборот. И мне не нравится эта идея насчет обороны границ. Когда это закончится? Филипп уже контролирует Иллирию и Пеонию. Теперь и фессалийцы провозгласили его своим Царем. Его границы растут с каждым сезоном. Что дальше? Халкидика? Фракия? Азия?
- Не Азия, - проговорил Мотак. - И Парменион позаботится, чтобы Халкидика была в безопасности какое-то время. Так что всё-таки Фракия.
- Чего он добивается? - процедил Парзаламис. - Какой территорией может управлять один человек?
- Интересный вопрос от подданного Царя Царей.
- Царь Царей благословлен небом. Его не сравнить с варварским воином. Фракия, говоришь? Хорошо, я передам эти сведения в Сузы. - Парзаламис откинулся назад, уставившись в низкий потолок. - А теперь расскажи мне о сыне Царя. - Вопрос был задан слишком вальяжным тоном, и Мотак какое-то время хранил молчание.
- О нем говорят, как об одаренном ребенке, - ответил фивянин. - Едва достигнув четырех лет, он уже может читать и писать, и даже дискутировать со старшими.
- Но он проклят, - сказал Парзаламис. Мотак хорошо слышал напряжение в его голосе.
- Ты видишь в четырехлетнем ребенке угрозу?
- Да - конечно же, не для Персии, которая не знает страха, но для стабильности в Греции. Ты много лет прожил в Персии и без сомнения постиг истинную религию. Есть Свет, который, как учил нас Зороастр, является корнем всей жизни, и есть Тьма, из которой ничего не произрастает. Наши мудрецы говорят, что этот Александр - дитя Тьмы. Слышал что-нибудь об этом?
- Да, - подтвердил Мотак, неприязненно съеживаясь под взглядом перса. - Некоторые говорят, что он демон. Парменион в это не верит.
- А ты?
- Я видел ребенка лишь однажды, но да, я готов поверить в это. Я коснулся его плеча, когда он слишком близко подошел к одному жеребцу. И это прикосновение обожгло меня. Я чувствовал эту боль на протяжении недель.
- Он не должен жить, - прошептал Парзаламис.
- Я в этом не участвую, - ответил Мотак, встал и прошел к двери. Выйдя в сгущающиеся сумерки, он огляделся. В пределах видимости не было ни души, и он вернулся в помещение. Свет потускнел, и Мотак зажег три светильника. - Убить ребенка будет безумием. Гнев Филиппа будет неуемным.
- Это правда. Но мы сможем решить, куда будет лучше направить такой гнев. В Афинах оратор Демосфен горячо высказывается против Филиппа. Если наемные убийцы окажутся проплачены Афинами, тогда Филипп двинется на юг, так?
- Ничто его не остановит, - согласился фивянин.
- И, общеизвестно, что центральная Греция является могилой для любых амбиций. Все великие полководцы погибали там.
- Как будет сделано это дело?
- Всё уже началось. Метонский раб по имени Лолон убьет дитя; ему уже за это заплатили два афинянина, состоящие у нас на службе. Его, конечно же, схватят живым, и он признается, что получил плату и инструкции от Демосфена, потому что он в самом деле считает, что так оно и есть.
- Зачем ты мне это рассказываешь?
- Двум афинянам поручено бежать из Пеллы на север. Этого никто не ожидает. Ты укроешь их здесь на несколько недель. После этого они отправятся в Олинф.
- Ты многого просишь, - сказал ему Мотак.
- Согласен, дорогой Мотак, но ведь мы - как ты знаешь - и платим тоже много.
Парменион сидел в западном алькове своего андрона, глаза его следили за пчелой, которая приземлилась на цветущую желтую розу. Бутон медленно наклонился, когда пчела забралась в него в поисках пыльцы.
- Это всё, что он сказал? - спросил спартанец.
- Разве не достаточно? - ответил вопросом Мотак.
Парменион вздохнул и встал, разминая спину. Три года ушло на то, чтобы внедрить Мотака в персидскую шпионскую сеть, и вот, наконец, это стало оправдывать все труды. Поначалу они относились к нему с недоверием, зная, что он друг Пармениона. Потом постепенно, поскольку всякая выдаваемая им информация оказывалась правдой, ему стали доверять больше. Но чтобы внезапно поведать ему такой важный секрет - это требовало проверки. - Я заплачу слуге, чтобы присматривал за Александром, и выставлю дополнительную стражу в саду под его окном.