— Ладно, — Артём похлопал ладонью по бумажной папке, — мы оба с тобой знаем, что я лучше справлюсь один, а этого отдай кому-нибудь другому. Завтра днем я выеду на место.
На этом он посчитал разговор законченным. Поднялся из-за стола. Васильич смотрел на него внимательно, с оценивающим прищуром, явно чего-то недоговаривая. Тёмный уже собирался уходить и повернулся к выходу, но услышал голос шефа.
— Допускаю, что в одиночку справишься лучше, но поедете вдвоем. Или так, или ты больше не в деле. Это приказ.
Артём замер на месте. Обернулся и посмотрел на невозмутимую Мишкину рожу. Повоспитывать, значит, надумал? За годы работы Тёмный усвоил, что если Васильич что-то решил, то хрен его переубедишь. С этим пацаном тоже наверняка все далеко не так просто. Артём нутром чуял — что-то недосказанное осталось, нехорошее.
— Даже так? — он криво улыбнулся. — Только не говори, что мои методы тебе вдруг поперек горла встали.
По лицу Васильича промелькнула едва заметная тень — словно мимолетное сожаление. Другой бы, может, и не разглядел, но Артём его давно знал. Шеф за своих глотку был готов перегрызть, но и за косяки мог хребет сломать.
— Много не пей, — почти с отцовской заботой произнёс старший.
— Да иди ты, — огрызнулся Тёмный и уже толкнул дверь, но властное «Стоять!» прервало его путь.
Он обернулся.
— Умерь свой пыл, Тёмный, — жёстко произнёс Васильич, пристально глядя ему в глаза. — Ты не в Голливуде, крутость свою неумеренную в работу сублимируй. Есть прямое указание, изволь выполнять. Вопросы есть?
— Вопросов нет, — медленно ответил Артём.
— Свободен.
Тёмный хотел ввернуть что-то колкое, но взгляд шефа отбил всякую охоту к продолжению разговора. В конце концов, проще промолчать, чем устроить срач с непредсказуемым итогом. Не проронив ни слова, он вышел из кабинета.
Шелест шин, ветер, капли дождя на лобовом стекле, несколько шагов к подъезду — и вот он, дом. Если, конечно, можно назвать домом стерильную атмосферу жилища Артёма. Любой, кто случайно увидел бы его обитель, решил бы, что это временный вариант жилья — съёмная квартира, слишком большая для одного человека и лишённая уюта и каких-то мелочей, превращающих помещение в то, что называется домом. Здесь безраздельно царил холодный и тёмный минимализм, словно отражавший состояние истерзанной и зачерствевшей души хозяина.
Когда он с головой уходил в работу, квартира немного оживала. На столе среди вороха эскизов и распечаток громоздились позабытые чашки, диван обрастал разбросанными вещами, и из-за этого создавалась некая иллюзия человеческого присутствия. К очередной годовщине он всегда всё убирал. Старался проводить этот день дома. Пустой человек в такой же пустой квартире. Человек, давным-давно сбившийся с пути. Потерявшийся.
Артём подошёл к шкафу. Достал с полки папку с одной-единственной фотографией, которую он бережно поставил перед собой. Затем принес из холодильника бутылку «Финляндии». Специально положил охладиться ещё перед тем, как в штаб пойти. Вот она и дождалась — холодненькая, запотевшая. Горькая, как и повод, ради которого он ей крышку скрутил. Тёмный расставил стопки. Плеснул отцу с матерью. Старшему брату. Все они улыбались ему с фотографии.
— Ну что, Серёг, выпьешь за меня? Мне сегодня тридцать семь стукнуло. Помнишь, мы мелкими считали, что это уже все, старый дед. Даже думали, что лучше не доживать. Дураки такие были, — он слабо улыбнулся и покачал головой. — Ты вот и не дожил, а у меня получилось.
Он хмыкнул и добавил.
— Зачем-то…
Посмотрел на оставшиеся пустые стопки. Налил Кате, жене брата.
— Твоему Тимуру сколько было бы сейчас? Пятнадцать? Ну, немного можно, — он наполнил ещё одну до половины. — А помнишь, как мы с тобой у отца самогон воровали? Хорошее было время. Сейчас бы туда вернуться, хоть на денечек.
Тёмный плеснул в последнюю — до самых краев. Со злостью — так, что водка расплескалась. Это уже для него. Задержал взгляд на ровном рядочке стопок. Время идет, а каждый год одно и то же. Как будто понемногу от себя отрывал, пока не останется ничего. Он убрал упавшие на лицо длинные, тёмные волосы и потянулся к водке.
— Спите спокойно, родные.
Залпом выпил первую стопку. Потом опрокинул и следующие — пока последняя не осталась.
— Ну и за меня, — тихо прошептал он. — Не чокаясь.
В опустевшей наполовину бутылке все так же привычно мерещились разводы крови — как в тот самый день. Тогда тоже дождь хлестал. Смывал кровь, смешивал воедино — не разобрать, где чья. Напировалась костлявая, нажралась так досыта, что его не доглодала, а люди, дураки, зачем-то с того света вытащили. Как будто ему осталось, для чего жить.