Он вспоминал бой, вспоминал, с какой страстью сражался, с каким отчаянием и надеждой. Это был шанс, последний шанс стать падаваном, ведь никто не хотел его брать, невзирая на успехи, слишком уж шебутным, непослушным и себе на уме он был.
Оби-Ван вспоминал, и сжимал кулаки. Он с легкостью проводил параллели между собой тогдашним и Энакином.
Потом было ученичество у Джинна. Долгая притирка характеров, недоверие и непонимание, постоянные одергивания и стремление заставить его следовать кодексу. Много времени прошло, прежде чем они научились понимать друг друга… Даже не так: прежде, чем они научились слышать и слушать друг друга.
Понимание пришло гораздо позже…
А потом была встреча с ситхом, смерть учителя и… Убийство ситха.
Кеноби раз за разом крутил в голове эту сцену, раз за разом вскрывал кровоточащую рану, пока в один из дней не увидел то, что долгие годы отбрасывал, погребал в памяти, заставлял себя забыть.
Он вспоминал, как желал смерти ситху, как вспыхнуло в его груди пламя неистовой ненависти, как он бросился, ощутив прилив сил, и радость и опустошение после того, как монстр был повержен.
– Великая Сила… – потерянно прошептал мужчина, осознавая страшную истину. В тот момент он поддался Темной стороне, позволил своим страстям себя нести, позволил им управлять собой…
Не в этот ли момент вся его сущность изменилась?
Именно после этого боя он уцепился за Кодекс, как за спасительную соломинку. Страх перед Падением приходил к нему снова и снова, став постоянным спутником, заставляя следовать требованиям неукоснительно, позволяя догмам заменить ему все.
Он сам заковал себя в цепи и взял в руки костыли, хотя не калека, и мог идти свободно и без препон.
Именно поэтому он постоянно ломал Энакина, превращая в свое подобие, именно поэтому он заставлял его следовать кодексу, а не думать, именно поэтому он ревновал своего падавана к канцлеру, ведь мальчишка отзывался о Палпатине только положительно, он считал его своим другом и наставником…
Ревность. Вот, что он чувствовал. И зависть.
Он выкорчевывал эти мысли, прятал правду от самого себя, но теперь видел…
Там, сражаясь с ситхом, он поддался зову Темной стороны и пал. Пусть на мгновение, но этого хватило для самообмана.
Что ж… Он считал себя джедаем? Безупречным? Следующим Кодексу? Он и стал им. Догма заменила ему все. Он ведь стал членом Совета не просто так. Стать магистром не так легко, как кажется, там определяется политика Ордена, а политика – это всегда грязь и кровь. Сколько раз он отмахивался от слухов? Сколько раз он интриговал, чтобы отвести от себя и Энакина подозрения и упреки?
Сколько?
Сколько раз он морщился, слыша о требованиях Сената? О миссиях, на которые посылают рыцарей? Сколько раз он сравнивал магистров и сенаторов? Сколько раз он видел истинное отношение последних к своим собратьям?
Оби-Ван закрыл лицо руками, застонав. Сейчас его поступки предстали перед ним во всей неприглядной красе, заставляя ужасаться. Вот оно, лицемерие… ситхи хотя бы не лгут, оправдываясь. Он вздохнул, занимая привычную позицию для наблюдения, продолжая размышлять.
Люк игрался перед домом, где была хоть какая-то тень, мужчина улыбался, глядя на шебутного ребенка. Малыш сиял Силой… Сырой, неосознаваемой, но Силой. Его потенциал огромен, он вырастет могущественным джедаем, возродит Орден…
Рука стиснула сейбер, Кеноби закаменел. Он смотрел на мальчишку и не видел его, погруженный в себя. Возродит Орден? Станет джедаем? Откуда такая уверенность? Почему именно он?
Есть живые магистры. Есть мастера. Не все погибли, многие спрятались. А те, кто покинул Орден во время Войн Клонов? Где они? Что они делают? С чего бы мальчишке возрождать то, о чем он не имеет ни малейшего понятия?
Неожиданно в памяти всплыл разговор с Йодой, перед отлетом на Татуин. Гранд-магистр разлучил детей без тени сомнения. И без тени сомнения говорил о его судьбе. Что Вейдер падет от рук… сына.
Кеноби вздохнул, и зло оскалился. Как там говорил гранд-магистр? Это не Энакин, это Вейдер?
Он и сам так думал… Но ведь это один и тот же человек! И направлять против него его собственного ребенка… А ведь Люка запретили обучать. Почему?
Мужчина вскочил и нервно забегал с места на место. Неожиданно вспомнился Бейл, без тени сомнения схвативший Лею. И что стало с телом Падме? Он этим не заинтересовался… Тогда. Может, сейчас самое время, чтобы исправить это упущение?