— Ясно, знаю. Его все знают.
— Правильно, он добрый человек, любит ребят. Может, нам с ним посоветоваться?
СТАРЫЙ ДОМ
Дом, где живёт Витя Буянов, — старый дом. Ему много лет. Пенсионеры, которые посиживают в скверике, говорят, что «он видел революцию, выстоял блокаду и ещё будет стоять и стоять». В революцию здесь на чердаке засели матросы и били с крыши по юнкерам. А в сорок первом году рядом с домом ухнула фашистская бомба — и стена дала трещину. Трещину потом заделали, но след от неё остался. Все ребята во дворе знают этот серый цементный след — от шестого до первого этажа — длинный, зигзагом, будто в дом ударила молния да так и припечаталась на стене.
Год назад в доме сделали большой ремонт. Печи отовсюду выкинули, вместо них провели центральное отопление, поставили в квартирах ванны, привели, наконец, в порядок лифты и пустили их. Старый кирпичный каретник во дворе разломали и на его месте разбили скверик с молоденькими тополями и кустами акации, с качелями для дошколят и скамейками. Весь дом заново оштукатурили и покрасили, и теперь трещины-молнии уже не видно. Только маленький кусок стены с улицы, возле парадной Гриши Головастика, не закрасили — оставили как есть. Там выцветшими корявыми буквами написано:
Эта сторона улицы при артобстреле наиболее опасна!
Под этой надписью торчит из асфальтового тротуара старинная чугунная тумба. На ней частенько отдыхает и греется на солнышке седоусый человек в потёртой фуражке с железнодорожным значком. Сидеть на тумбе не очень-то удобно; в скверике на широкой скамейке — гораздо удобнее. Но старик не идёт в скверик к другим пенсионерам, ему здесь, как видно, нравится больше. Сидит себе, зажав между колен суковатую палку с резиновым наконечником, и покуривает старую закопчённую трубку. И никому он не мешает, только Витьке Буянову почему-то помешал.
Однажды Витька говорит:
— Займу-ка я, ребята, его тумбу. Посмотрим, что он будет делать?
А Гриша тогда сказал:
— Не надо, Вить… Нехорошо.
И Комар сказал:
— Не надо. Огреет тебя палкой — и всё.
Витьке нельзя говорить такие слова. Он сразу же вскинул свою непричёсанную голову.
— Не боюсь я его палки! А вы с Головастиком, если трусите, то катитесь. Я займу позицию.
Витька расселся на тумбе. Гриша и Комар не отошли, тоже ждут.
Ждали старика долго, и вот он идёт наконец. Одной рукой на палку опирается, другой — трубку во рту придерживает. Подошёл, присмотрелся и говорит:
— А, это ты, Витя, здравствуй.
— Здравствуйте, — удивился Витька. — Откуда вы меня знаете?
— Ну как же, тебя все знают. Ты самый сильный, самый смелый парень не только в нашем доме, но и на всей улице.
Эти слова Витьке понравились; хоть он и смутился немножко, и удивился, честно говоря. И даже не заметил, как слез с тумбы.
— Вот спасибо, — сказал старик и сел на свою тумбу. — Я, знаешь, в трамвае сейчас ехал, так там один школьник сидел, а я всю дорогу стоял, и он не уступил мне места. Не то что ты.
— А почему вы знаете, что я самый сильный и смелый? — спросил Витька, а сам покосился на Комара и Головастика.
— Да ведь я уже старый и далеко вижу. Научился каждого мальчика видеть насквозь. — Старик усмехнулся. — Правда, Сазанов из третьей квартиры не согласен со мной. Пораскидали, говорит, в подвале все дрова. Где чьи — теперь не разберёшь. Жильцы перессорились. Сазанов грозится: покажу, мол, я этому Витьке, сволоку в милицию паршивца. А между прочим, этот Сазанов худой человек, от него можно всего ожидать.
— Не боюсь я никакого Сазанова, — говорит Витька. — Я сам ему покажу!
В это время мимо шла какая-то женщина. Она катила перед собой коляску; в коляске спал ребёнок, а снаружи к коляске была подвешена сумка с пустыми молочными бутылками; сумка раскачивалась, бутылки позвякивали.
— Здравствуйте, Клавдия, — сказал старик. — Вы в магазин? Оставьте Серёжку, я покараулю.
Женщина сразу остановилась.
— Ой, спасибо вам, Егор Захарович! Спасибо… — Она отцепила сумку от коляски, поправила Серёжкино одеяльце и пошла по тротуару.
Старик сказал:
— Витя, поверни коляску, а то солнце в глаза Серёжке светит.
Ребята все втроём повернули коляску. Осторожно повернули, чтобы Серёжка не проснулся.
А старик задумался, глядя женщине вслед. Глаза у него сделались такие, что Витька спросил: