- Садись, довезу, Щенок.
Щенок взобрался на пони.
И они поехали.
Часы с боем, кровью и волосами Щенка, прилипшими к пятну, пробормотали им вслед:
- Прошу извинить меня, мистер Щенок. Рад знакомству.
Армия Пятой Авеню уже была в сборе. Каждую ночь тёплые коты стекались сюда со всего города. Ехали, шли, прогуливались, отправляясь в другую часть города, и делали вид, что оказались здесь случайно.
Нет-нет, я шёл, прогулять своего спаниеля Деша. А вы? А, да... Я бы тоже не прочь пропустить по стаканчику виски. Здесь на углу можно неплохо посидеть... Вы слышали, вчера нашли труп аптекаря Баркли. На набережной. Говорят, сидел в своём кресле как живой. Нда... Это что-нибудь, да значит, говорю вам, это всё они... Почему-почему... Когда такое было... Умирают и умирают...
Вместе было не так тоскливо. Они собирались на площади. Жгли костры. Курили трубки. Несло страхом, навозом и потом. Площадь Восстания забита до отказа кэбами, фургонами, телегами. Ржали и всхрапывали лошади. Щёлкали затворы, чистилось оружие. Горели костры, и чёрные тени ходили по стенам окрестных домов.
Тёплые Коты нервничали. Холодных Котов не видать, но они чувствовались повсюду. В холодном воздухе, в изливающемся монотонно с чёрных небес дожде, в гаснущих то и дело фонарях. В толпе шныряли крысы и мыши, будто сбежавшиеся сюда со всей округи.
Инспектор Бэнкс уткнулся носом в ледяное и мокрое, невидимое и пахнувшее, как обычный труп недельной давности. Вскинул кольт, глаза его выскочили из орбит от страха. Дуло упёрлось в живот инспектору Хьюзу. А чернильная тьма за плечом Хьюза спросила:
- Огоньку бы, мистер. Курить хочется.
- Дайте вы ему закурить, Бэнкс, в самом деле, - пробормотал Хьюз, отводя указательным пальцем кольт от своего живота, - что вам жалко? Глядишь, обойдётся.
Перед Бэнксом оказалась набитая порохом трубка. И он, покрывшись холодным потом, отшатнулся.
Тьма разочарованно протянула:
- Жаль, инспектор Бэнкс. Так курить хочется.
Инспектор Хьюз пожал плечами:
- Удивляюсь я вам, Бэнкс, и уберите эту муху из глаза.
До рассвета ещё далеко. Льёт дождь. Гасит костры. Тёплые вежливо раскланиваются с холодными. Приподнимают цилиндры. Поправляют пенсне. Ворошат традиции, раздувают угли. Знакомые лица радуют. Удивительное дело.
- Неожиданная встреча! Как поживаете, мистер Баркли? Я вчера у вас заказывал микстуру, а теперь, не знаю, как её получить. Не могли бы вы ненадолго зайти в свою аптеку и распорядиться продать её мне?
- Всё хорошо, мистер Ленорман, всё хорошо. Обязательно, мистер Ленорман. Но завтра у меня похороны, поэтому прошу извинить, лекарство смогу отпустить только в среду. Приглашаю вас завтра. Приятно, знаете ли, видеть в такую минуту знакомые лица.
- Вы так любезны, мистер Баркли, обязательно буду. Грустно, что вы нас покинули.
- Ну, это ещё с какой стороны посмотреть, мистер Ленорман, грустно это или нет, и кто кого покинул, - улыбается вежливо аптекарь и отходит в сторону, сливается с темнотой.
Из темноты выступило лицо:
- В такую отвратительную погоду нет ничего лучше, как выкурить трубку, сэр. Не найдётся ли у вас спичек, мои отсырели.
Трубка, набитая порохом, качнулась перед носом.
- Да-да, конечно, сам, знаете ли, люблю побаловаться. Но идёт дождь, и табак конечно, отсырел.
- У меня первосортный табак, сэр.
Мистер Ленорман, бормоча, машинально достал спички и протянул собеседнику. Его странным образом занимали последние слова, сказанные умершим вчера аптекарем.
Лицо чиркнуло спичкой, затянулось.
Тишина, шелестящая дождём, разломилась на куски.
На ошмётки.
На всхлипы.
На твою же мать.
И сложилась.
Дождь по-прежнему шёл.
Инспектор Хьюз мерил опустевшую площадь тридцати дюймовыми шагами. Кричал в трупы. Во взорвавшийся дилижанс. В фургоны, скопившиеся у выезда с площади и перекрывшие дорогу уважаемым тёплым котам, спешащим на рынок. В робкий рассвет.
- Эээй! О! А! Вы слышите, я знаю! Убирайтесь из моего города! Где бы вы ни прятались, я вас найду!
Трупы не отвечали. Фургоны разъезжались. Рассвет не наступил.
- Плохая примета, - проговорил инспектор Бэнкс, - если нет рассвета, жди беды.
- Ещё вы тут со своими приметами, Бэнкс! - инспектор Хьюз был в ярости.
В этой цепочке событий он не видел главного, и это его бесило, выводило из себя.
Шарф укутывал мисс Хьюз, её всю. Кольца сжимались и разжимались. Сжимались и разжимались. Мышь стоял за спиной мисс Хьюз и кормил шарф уснувшими к зиме лягушками из сада, их было много возле бересклета. Ведёрко с лягушками стояло у ног мыша. Мокрые, похожие на куски сырой глины они медленно шевелились, согреваясь.
Руки старой дамы высовывались из кокона и продолжали вязать. Иногда рука поднималась вверх и будто что-то смахивала.