Хэвон рассмеялся.
— А мне просто хорошо с тобой, — сказал он, проводя рукой по её животу.
Глава 4
Хэвон проснулся от звонка телефона Суджин. Та выскочила из кровати, схватив телефон, и убежала в гостиную разговаривать. Хэвон через закрытую дверь не мог разобрать слов, но по интонациям понял, что звонила директор Ли. Он посмотрел на часы и выругался — не было даже пяти утра. Директор Ли не могла не понимать, что когда у неё была середина дня, в Штатах было раннее утро, практически ночь, и всё равно звонила. Хэвон подумал, что и сам пару раз звонил секретарю Лим по срочным вопросам, даже не подумав, сколько у неё было времени, но только в экстренных ситуациях…
Суджин вернулась.
— Что у неё случилось? — сонно спросил Хэвон. — Опять не та сумка?
— Надо купить подарок одному из директоров компании, с которой она работает.
— Прямо сейчас?
— Нет, в начале января. Госпожа Ли получила приглашение на день рождения.
— Почему она звонит сейчас?
— Сказать мне, пока не забыла…
— Выключи телефон.
За окном по-прежнему гудел ветер. Иногда порывы бывали такими сильными, что казалось, что-то огромное ударяется в стекло снаружи. Хэвон взял свой телефон и посмотрел прогноз. Судя по всему аэропорт сегодня не откроется: синоптики обещали улучшение погоды только к десяти-одиннадцати вечера.
Потом Хэвон лежал и слушал ветер, пока не заснул.
Когда в семь утра зазвонил будильник, Хэвон тоже первым же делом проверил прогноз: никаких улучшений. Уведомлений от авиакомпании не приходило, на сайте было написано, что вылеты по-прежнему откладываются.
Суджин в постели уже не было, да и в комнате тоже.
В районе обеда прогноз резко ухудшился. Если рано утром обещали, что шторм начнет стихать к ночи, то теперь говорили, что это произойдёт разве что к середине следующего дня, но скорее всего, даже позже.
Это было плохо.
За первую половину дня Хэвон кое-как разобрался с немцами: они обсудили часть вопросов онлайн и договорись о встрече на следующей неделе, — но теперь над ним нависла новая угроза. Так как ураган завис над северо-западными штатами и никуда не сдвигался, Хэвон мог не успеть на день рождения деда. Это было событие, которое нельзя было пропустить. Только нахождение при смерти могло стать оправданием отсутствия, и то вряд ли. Где бы ни были члены семьи, чем бы ни были заняты, они должны были приехать в поместье и выразить своё почтение главе семьи. В отличие от деловой встречи празднование нельзя было перенести, а о том, чтобы присутствовать онлайн не шло и речи. Это было бы воспринято как ужасное оскорбление. Несмотря на то, что в Сеуле было уже за полночь, Хэвон написал секретарю Лим, чтобы она искала другие способы добраться до Сеула: через Тихий океан, через южную Атлантику — как угодно! Ждать здесь и надеяться на то, что рейсы возобновятся, больше было нельзя.
Секретарь Лим ответила через два часа. Она написала, что всё организовала. Завтра ему нужно будет уехать из Бостона не позже двенадцати часов дня; машина за ним приедет. Сначала он доберётся на западное побережье, а оттуда вылетит в Корею рейсом через Тихий океан. Билеты были разобраны, и секретарь Лим с трудом сумела раздобыть один. Самолёт приземлялся в Инчхоне за два часа до начала празднования — совсем-совсем впритык, так что была опасность, что при малейшей задержке Хэвон опоздает на день рождения.
Секретарь Лим поинтересовалась, не стоит ли ей подыскать частный самолёт, и Хэвон ответил, что не стоит. Даже дедушка не летал на частных самолётах, по крайней мере, на такие расстояния. В их семье подобное считалось расточительством и не приветствовалось.
Куда ни ткни, везде запреты, правила, требования!
Хэвон за обедом рассказал Суджин, что уезжает завтра днём, не дожидаясь смены погоды. До обеда, как и после, они почти и не разговаривали, потому что оба работали. Хэвон занимался своими делами, Суджин — своими. Директор Ли звонила за день раз двадцать, если не тридцать, пока к семи вечера не угомонилась — в Европе наступила ночь.
Этот день был непохож на вчерашний. Хотя вчера они не знали друг друга, между ними всё было проще, как будто секс не то что бы испортил что-то между ними, но сделал иным, и теперь каждое движение нужно было делать с осторожностью, словно они шли по натянутой проволоке.
Они не сговариваясь делали вид, что это просто секс на один раз, ничего особенного. Переспали и забыли. Но притворяться получалось плохо, даже для Хэвона это было вовсе не «ничего особенного», а для Суджин — тем более.
Когда для них накрыли ужин — они опять решили никуда не выходить из номера, — Хэвон открыл лежавший на диване ноутбук и начал что-то набирать.
— Думаю, какой-нибудь смус-джаз будет кстати, — сказал он. — Как в настоящем ресторане…
Они, намолчавшись за день, говорили много и увлечённо, для начала про погоду — она волновала обоих больше всего, — потом про то, в каких городах в США они оба бывали, потом про фильмы и музыку… Оказалось, что Суджин чаще смотрит американское кино — начала ещё в школе, чтобы быстрее выучить английский, и так и привыкла, — и сыпала названиями, которых Хэвон даже не слышал. Он вообще ничего почти не смотрел. Он пробовал посчитать, и выходило, что вряд ли ему удавалось посмотреть больше пяти-семи фильмов в год, и то большинство он так до конца и не досмотрел.
— Если у меня есть свободное время, я предпочитаю куда-нибудь сходить, посидеть с друзьями. Не оставаться дома… — пояснил он.
— А у меня обычно уже сил нет никуда идти. Хочется тишины и покоя. И голову разгрузить, — сказала Суджин, доедая десерт. Она не пожелала пробовать ничего нового и снова ела так понравившийся ей чизкейк.
Почти незаметная, безликая музыка сменилась более определенной мелодией, наполненной плавной, сдерживаемой страстью.
Хэвон встал из-за стола.
— Хочешь потанцевать?
Суджин смутилась и пробормотала что-то непонятное, начинавшееся с «я никогда».
— Никогда не танцевала? — спросил Хэвон.
— Не под такую музыку… И вообще это всё…
Он взял её за руку:
— Иди сюда! — Он всё же вытянул её из-за стола. — Не думай… Просто танцуй…
Сначала они лишь покачивались на месте в такт с музыкой, но потом движения стали более раскованными, смелыми, эмоциональными. Они кружились по номеру и всё теснее прижимались друг к другу…
— Ты вслушиваешься в слова? — спросила Суджин.
— Нет. Зачем?
— Они грустные.
— Тогда не слушай!
— Ну хотя бы припев — Do you really wanna be in love?
— Его я слышал.
— Ты хочешь?
— Что?
— Хочешь влюбиться в кого-нибудь?
— Нет, не хочу. А ты? — спросил Хэвон, проводя рукой вдоль спины Суджин.
— Не хочу. Это слишком сложно. А вдруг будет невзаимно? И все эти переживания…
— Мы друг друга понимаем.
Хэвон прижал её к себе так тесно, что Суджин почти не могла двигаться, а потом наклонился и поймал её губы своими.
Мы не хотим влюбляться.
Та композиция ещё не закончилась, а они с Суджин оказались на кровати.
Они медленно, словно всё ещё придерживаясь того размеренного темпа, что задала музыка, раздевали друг друга и целовались.
Хэвон уложил Суджин на подушки и долго ласкал, сменяя поцелуи на укусы, а укусы опять на долгие, мучительные поцелуи, и почти не давал ей свободы. Он был везде, успевал всюду, безраздельно завладевая её телом.
От её открытости, доверчивости его пробирало до дрожи. Собственное возбуждение стало болезненным… Он хотел бы войти в неё и трахать, долго, бесконечно долго, и смотреть ей в глаза, в эти невероятной глубины глаза, и не упустить ничего, ни одной даже самой мелкой эмоции на её лице. Но это точно не было хорошей идеей — он хотел не причинить ей боль, а доставить удовольствие, такое, о каком она никогда не забудет. О котором он сам не забудет…