И чтобы дядя Алёша где-то не распорядился… — "Оля, одень Кольку, наряди, пусть он чувствует, что и ему праздник. Корми этого ребёнка," — жене.
Колька сопливый был да косолапый. Тётя Оля: "Вот дед умный. Лане нашёл жениха". А я реву: "Cопливый косолапый…"
Когда стали у них всё выгружать, дядя Алёша со старшим сыном стоят на крылечке, сын спрашивает:
— Тятя, тебе не жалко… этого всего?
— Нет. И ты не жалей.
— А как я теперь должен жить?
— А как все. Я стою и радуюсь. Вот сколько нажили, скольких людей накормим, скольких людей оденем. Сделай обет пока живой. Все до одного ключи подай. Это пришло время такое.
Семён, Терентия сын, внук дяди Алёши, шёл с действительной (пятидесятые годы), старичок на телеге его догнал…
— Далёко, дедушка?
— В Дубровное.
40 километров, всех 50 будет, ещё 10 километров пешком идти до нашей деревни.
— Ты чей там?
— Иванковых.
— Помню Иванковых. В раскулачку… чтобы поднять их добро, в своей деревне подвод не хватило, собрали подводы с трёх деревень, с одной нашей только восемьдесят подвод. С Дундино до Соломатово растянулся обоз.
Сёма в тридцать седьмом родился, уже полена дров не было. Он, получается, мне двоюродный племянник, ему семь месяцев было, он ничего не помнит, а я-то уже всё понимала, — мне жалко, что добро выгребают, реву стою на крыльце. Дядя Алёша:
— Не реви. Коло зелёного кустика всегда травка растёт.
Вот ведь нашёл что сказать ребёнку.
ВОТ ТЕБЕ И БЕС!
Отчим под тридцать зародов поставит сена, — где другой кто бросит покос, он и на нём скосит. "Кому, Александр?" — "А я сИроткам." То есть нам с Феофанией, с сестрёнкой.
А был у нас Рубец, псаломщик. Встретит его Рубец, скажет:
— Александр Степаныч, брось так работать. Вот так тебе сделают, под корень чирк-чирк…
Отчим его Бесом звал, заглаза: "Ху! опять Бес идёт".
Как встретятся, тот ему своё: "Александр Степаныч, не работай ты так!"
Наш ему: "СИроткам. Для них работаю".
А как стали всё отбирать… — сначала налоги шибко большие, — семь тысяч насчитает, унесёт. Раньше тысячи-то какие были, десять копеек возьмёшь — орехов полный платок. …Часа два дома полежит, опять в окно стучат, в сельсовет вызывают ("самообложение"). Встаёт, пошёл. И вот только попробуй что-нибудь скажи.
Руки опустили все.
Потом дошло до него: "Вот так Рубец! А я дурак. Какой-то старичошко и всё знал…"
И сказал там: " Моё забирайте, сиротское не трогайте".
Оставил нам с сестрёнкой по жеребцу да кобылку. А нам ничего с ними не сделать, их же прогуливать, кормить надо. Он хоть всему и научил: вот рвите им такую траву, такую…
Литовок нет, чем рвать?
Сводный брат Михаил… Отца треплют, а он успевает свои богатства направо-налево… — овечек продал, свиней, коров, лошадей рабочих и выездных. Эти — в сельсовете — во наживались! Драли за справку сколько; уполномоченный приедет, карман набьёт, уезжает, другой приезжает. Всё распродал и уехал, ищи-свищи. Бегунца на Амур продал. Сытущий, так и блестел. Мы с сестрёнкой: "Михаил, хоть бы вывел наших погулять. Никакой зерниночки, никакого корму нет".
Жеребцы выездные, кобыла породистая. Думаем с сестрёнкой: хоть бы их забрали.
Забрали, мы рады-радёшеньки.
Отчима повезли (на ссылку), он дорОгой: "Эх, Бес! Вот и Бес!"
А эти — исполнители которые — думали, мужик умом тронулся, бесов поминает. Тогда много людей с ума посходило. Старик Жуков, сама видела, корову снегом кормил. Та лежит уже, а он ещё ей в морду ведро суёт.
Когда маленькие были, нам все говорили, что так будет…
ВЕРА ВРОДЕ ДУРОЧКИ
Девушек сколько с ума посходило. Жалко приданого. Шура в Кропанях, Паша тоже помешалась, Моторовна (хозяйка Карчевки), она пить начала, в пивную придёт, ткнёт палец в кружку, кто будет пить? — отдают. В колодец бросались. Бедному доступно было жениться на богатой. Одной сказали: "Уедем…" Увезли, на берёзе повесили, а дядька ехал на станцию, увидал, снял, только привёз в больницу, она и умерла.
МОря (подружка) почти голая, простоволосая, в одних ремках ко мне пришла ("…новое снимай"). Свекровь с детьми, мальчик девяти лет, девочке — одиннадцать, выбросили на улицу разутую, раздетую, она в домик (недостроенный) забежала… — "А сиди, застывай". Она взяла и закрылася изнутри. Деток обняла и с ума сошла. Кондовые двери, бились-бились, ломами двери расщепали. Люди смотрели. А нельзя было смотреть. Куда они её девали? Куда повезли, куда девали, это ни перед кем не отчитывались.