Пока мог, разговаривал, — "Пусти только в колидор". Ветрище такое, он на таком крыльце.. — Начто ты мне нужен в колидоре. Иди в больницу, она рядом.
"Не могу." Ногами бьёт и руками, — вот привязался. Пока мог и ногами бил, и руками. А я выйду в сенки и кричу: вот я тебя! Пойдёт к Наумовым, к соседям, — ага, они так и пустили, — вернётся.
Антонина Павловна с Иван Иванычем подошли к крыльцу, спичку-то зажгли, — дружок! Скорей затащили в коридор. Спирту натащили. У него тут всё застыло. И спиртом тёрли, и всё. Ноги оттёрли, руки отпали. Ноги в валенках были. Может и были перчатки ли, рукавички, он их потерял. Руки отпали, протезы сделал. Придут с женой, он мне эту руку подаёт, чёрную: "Вот что ты мне наделала". А жена: "Так и надо, так и надо! Не надо было ходить в Варгаши к мотане".
КАК ПРИШЛОСЬ БЕЖАТЬ
И меня на ссылку собрались…
Тогда внезапно заберут и всё. И дом ломают, везут. Что ни лучший дом — ломают. Как на ссылку — дом ломать. Оберут весь дом и доску приколотят — «БОЙКОТ». И где набрали блатных слов? Там дров не на один год, а им надо дом. Слеги пилют и топют. Дядя Алёша занял такое поместье за деревней, — на одиннадцать домов детям! Лесу наготовил на столько домов, уже анбары навожены, баня, всё прижгли. Вот какое займище было, возле самого озера. Дедушка с братом держали вдвоём сто коров, дак вот сколько там подростков от ста коров, все двести. Сдавали молоко на завод на золотые деньги.
Подруга вечером прибежала, запыхалась… Её брат предупредил: "Ты к Лане сходи, её утром заберут… её, Маркову…" Молодёжи ещё много. Семью везут, а молодёжь отдельно. Если женат, замужем, то вместе, если молоденькие — забирают отдельно.
Марийка прибежала… и брательник за ней припёрся, родня кака-то Сашке-толстому был. Знаешь, говорит, Игнашовых, Перфиловых, Гукову, Позднякову, Маркову сёдня ночью увезут. И тебя к ним приравняли, — одна семья, напиталась ихним духом. Ты беги… Утром ранЫм ранО… Маринка повезёт дрова на станцию, падай к ней в салаги…
В салаги. Сани таки с перилами…
Утром приехали с Марийкой в Варгаши. Мороз трескучий. Попрощались. Она поехала лес сдавать на станцию, титовых брёвна, я осталась.
ВАРГАШИ
Приехали ещё темно. Куда идти? Стою. Мороз. Загородей нет. Тут так дом, тут так… наискосок. Первый большущий, двухэтажный, лестница широкая на террасу. Второй дом поменьше. Забралась на террасу, постучала в дверь, никто не выходит. Дёрнула, — открыто, — холодный коридор… Вошла, там ещё три двери, — налево, направо и никакого звука. Э, пойду прямо, — открываю, — там тепло, батюшки! — и за стенкой разговор детский. И что? постучу, постою… никто не открывает, опять постучу… Потом слышу женский голос: "Минуточку, халат одену."
— Пожалуйста! Проходите. — Така барыня открыла…
Я заплакала. Руку положила мне на плечо: "Чем могу служить?"
— Где бы мне приземлиться? Крышу над головой и кусок хлеба.
— Снимайте пальто.
А ноги не разували. Всё в коврах, спальня шёлковой занавесой завешена, стол с писульками. Села.
— Успокойтесь. — Шаль сняла. — Каки косы!
А они же всё знали что творится.
И муж пришёл. Он сразу в столовую. Стол накрыт, скатерть белая, салфетки. Хозяйка мне: "Кушайте."
Мне какая еда, — что на сердце? И она ни слова, и он ни слова, детишки за занавеской и не пикнут, девять месяцев и год. Муж поел, попил, вылез. "Спасибо Антонина Павловна". Она говорит:
— Иван Иванович, девочке место надо. Не надо вам в больницу?
— И в больницу надо, и нам надо.
Боже мой, сразу два места!
Написал записку на медосмотр: "Пойдёмте в тот дом." Пришли, он сам послушал, осмотрел, и в горле посмотрел, и в глаза посмотрел, отправил к акушерке. От акушерки пришла, он пишет: "Девочка здорова, остаётся у нас жить." Мне подаёт: "Идите опять в тот дом."
Иду с больницы, соображаю: двое детей, домина, хозяйство, — работы-ы-ы…
Антонина Павловна довольна, целует меня, походит-походит, опять целует. А ребятишек как нет ровно. Вот как воспитаны.
МИЛЁК
Ну и началось: больница, дом… больница, дом… Утром приготовь завтрак, приди вперёд его на приём, да каждый день весь дом обмой, да столько простыней простирай, да белья кроме этого всего сколько, да попробуй бельё выполощи дома, — иди на реку. Хоть какой мороз. Всё застыло, лёд в проруби проломала — ноги загорели… С животиной ещё сколько работы. Мешанинник наливать надо. Нарубишь кошанцу, мукой пересыпешь… Там и коровы, там и теляты, там и кобыла с жеребёночком, и свиньи, и собаки-то, а курей сколько, а уток, а гусей, индюков, ой, ой, ой. Вот приём отведём, надо картошку перебрать… Приём отведи, перевязки сделай, и ещё чтоб каждый день баня топилась. Баня стояла так, недалёко. Которую не расколоть мне чурку, как заворочу туда, в печку, она и топится целый день. А котёл всё кипит, кипит… Всё там. Больные приходят. Который грязный сильно, надо мыться, — чтобы сейчас же шёл вымылся. А кому в этой бане убирать?