Шарик в ответ думает: "Ну и не сдавайся! Зачем ты мне нужен!"
Но остановиться не может. Его рефлекс подгоняет. Наконец они до речки добежали. Печкин, как Чапаев, с сумкой в руке через речку поплыл, а Шарик остыл. Он кричит:
- Печкин, Печкин, это я - Шарик!
Печкин тоже остывать начал. Оглянулся назад и всё понял.
- Нет, - говорит, - ваша команда меня скоро в гроб загонит. Ведите меня к себе домой и переодевайте в сухое.
Он, конечно, был прав: он им телеграмму принёс, а его в речку загнали. Они с Шариком быстро домой вернулись сушиться. Хорошо, что утреннее солнышко над зелёной травой уже греть начало, а то бы Печкин совсем простудился.
Пока Печкин в одних трусах на печке сох, дядя Фёдор мокрую телеграмму читал:
"Встречайте нас, мы уже выехали. Ваши родители: папа и мама, ваша верная тётя Тамара и верный денщик-ординарец Иванов-оглы-Писемский. Готовьте место для музыкального инструмента".
- Как-то не по-военному написано, - сказал дядя Фёдор. - "Встречайте нас, мы уже выехали". А на чём выехали, где встречать, откуда выехали непонятно.
Матроскин в это время от Шарика приклеенные ящики ножницами отрезал. Он всё объяснил:
- Выехали из Москвы от твоей мамы. Выехали на поезде. Встречать надо на станции.
- Всё правильно, - говорит Печкин. - У нас на станции московский поезд один раз в день останавливается. Ночью.
Но Шарик спорит:
- А может, они на автобусе выехали или на вертолёте.
- На вертолёте вылетают, а не выезжают, - отвечает Матроскин. - А на автобусе с пианино не ездят. Его в грузовом вагоне везут.
- А что такое денщик-ординарец? - спрашивает Шарик.
Печкин с печки кричит:
- Это что-то вроде шофёра. Есть ещё такие стихи замечательные: "Стой, денщик, жара несносная. Дальше ехать не могу". Мы в школе учили.
- А почему он ординарец?
- Наверное, весь в орденах. Боевой денщик.
Тем временем Матроскин от Шарика последний ящик отрезал и говорит:
- Мне кажется, тебя постричь надо наголо, а то и вовсе побрить. Потому что ты получился весь дырками выстриженный, как в лишаях.
- Вот это дудки! - говорит Шарик. - Зима на дворе, а ты меня постричь хочешь. Лучше я в дырках буду ходить, чем, как крыса, стриженый.
Вдруг во дворе сторожевой Гаврюша замычал, а потом машина забибикала. Это наши со станции приехали. Наши московские. А наши простоквашинские все на крыльцо высыпали на московских смотреть.
Смотрят они: около ворот стоит грузовик, полный народа. В кузове папа с мамой, пианино и дядя незнакомый, военизированный. В кабине тётя больших размеров с подносом, полным пирожных, на голове (это такая шляпа) и шофёр.
Тётя из кабины вышла, всех осмотрела и говорит:
- Здравствуйте. Вот вы какие. А кто из вас будет почтальон Свечкин?
Печкин вышел вперёд:
- Это я. Только не Свечкин, а Печкин.
- Очень хорошо, очень хорошо! - говорит тётя. - Не обижайтесь. Свечкин, Печкин, Огуречкин, лишь бы вышел человечкин - вот что главное. А домик у вас захудаленький. Будем расширять.
Кот Матроскин упёрся и говорит, глядя в землю:
- Не будем.
- Будем, - говорит тётя.
- Не будем, - говорит Матроскин.
Видно, что коса на камень наехала. Или бензиновая пила "Дружба" на гвоздь.
- Это почему же не будем? - спрашивает тётя.
- А нам и так хорошо живётся! - кричит нервный Шарик.
- Вам плохо живётся, - объясняет тётя. - Только вы этого не понимаете. Вы по ошибке счастливы. Но я вам глаза раскрою. Я вас нацелю куда надо, на соответствующие показатели.
Матроскин про себя ворчит: "Мы не пушки какие-нибудь, чтобы нас нацеливать. Вы своего Иванова-оглы нацеливайте".
Иванов-оглы вылез из кабины, и стало видно, что он хороший дядя. Очень мирный, трудно его куда-нибудь нацеливать. Он первым делом пошёл с Печкиным за руку здороваться.
Папа с мамой из грузовика выпрыгнули и побежали с дядей Фёдором обниматься. Мама говорит дяде Фёдору:
- Вы тётю Тамару слушайте. Она вам добра желает.
Шофёр из кабины кричит:
- Вы лучше меня слушайте. Вы свой ящик полированный забирайте скорей. У меня ещё пять вызовов.
И все пианино занялись. А как его заберёшь, когда его с места не сдвинешь. Его на станции четыре здоровых грузчика с трудом в грузовик подняли.
Кот Матроскин свою хозяйственность на всю мощность включил. Принёс цепь огромную, на которой корова Мурка паслась, и говорит:
- Давайте мы это пианино цепью за ножку зацепим, а второй конец к воротам привяжем. Грузовик отъедет чуть-чуть, и мы пианино подхватим.
Так и сделали. Грузовик отъехал чуть-чуть, и ворота как грохнутся! Даже гриб из пыли над домом поднялся.
Дядя Фёдор говорит:
- Спасибо, Матроскин, что ты нам дом не развалил!
Матроскин не согласен:
- Всё равно моя идея правильная. Давайте мы цепь к яблоне привяжем.
- А что, - соглашается Шарик. - Шофёр как даст газу, как рванёт. Больше мы ни пианино, ни яблони не увидим.
Но в этот раз всё хорошо получилось. Только все яблоки разом с яблони слетели и вниз рухнули. Внизу корова Мурка лежала и с любопытством на всех поглядывала. Как по ней яблоки застучат, как она вскочит, как бросится бежать. Ещё ползабора снесла. Горячая корова, молодая.
Пианино поймали, и все сразу делом занялись. Папа и мама пошли себе сеновал обустраивать. Тётя Тамара, как военная гражданка, пошла с местностью знакомиться, чтобы знать, куда отступать в случае чего. А Иванов-оглы и Печкин под руководством Матроскина ремонтом занялись. За этот день столько всего разрушено было, что на две хорошие ремонтные бригады хватило бы.
Глава третья
НОЧЬ
К вечеру всё устроилось. Папа и мама себе на сеновале отличное место оборудовали. Тётю Тамару на двуспальной кровати положили. А Иванов-оглы к Печкину ушёл ночевать. Он всю ночь почтальону интересные истории рассказывал из военной жизни:
- Помню как-то раз нам с товарищем полковником на склад два грузовика сапогов привезли. А склад у нас битком забит, некуда сапоги складывать. Дело было ночью. Другой бы товарищ полковник от сапогов бы отказался, но наш товарищ полковник не такой, то есть он не такая.
- А ваш товарищ полковник какая? - спрашивал Печкин.
- А наш товарищ полковник такая. Она быстро выход нашла. Перед складом во дворе танки стояли. Так мы эти сапоги в эти танки и сложили. Правда, здорово?!
- Здорово! - соглашался Печкин.
- Здорово, да не совсем. Потом из этого небольшая неприятность вышла. Почти скандал.
- Какая такая неприятность?
- А такая. Утром учебная тревога была. Танкисты стали в танки запрыгивать, а там сапоги всё место заняли. Пока они сапоги вытаскивали, учебный противник всю нашу часть захватил. А вообще человека лучше товарища полковника, более экономного я в жизни не встречал. У нас в части пять пожаров было, а мы ни одного огнетушителя не истратили.
Дядя Фёдор в это время на сеновале лежал между папой и мамой. Ему так хорошо было, уютно. Он то к маме, то к папе прижимался. Мама говорила:
- Ты, дядя Фёдор, не переживай. Вы с тётей Тамарой поладите. Она очень самоотверженная.
- Это верно, - соглашался папа. - Только мне кажется, что она чересчур уж энергичная. При её размахе ей здесь тесновато будет. При ней можно целых пять детских интернатов содержать.
Тётя Тамара Семёновна лежала на своей двуспальной кровати и думала: "Как хорошо, что я сюда приехала. Через эту деревню я начну всё сельское хозяйство страны поднимать. Скоро миллионы тракторов забороздят пространство полей. Важно только людей хорошо зажечь".