Глава 3. "Исход"
Как "шифровальщик" тётиных записей испытываю затруднения: помимо того, что она написала, многое рассказала устно. Имею право излагать устные рассказы тётушки, и если "да", то, как назвать сочетание устного с "письменными показаниями"? Вот эти:
"через какое-то время в лагере появился советский офицер в чине майора. Собрали нас всех, и майор стал речь держать:
— Товарищи! Друзья! Мы вас освободили от проклятых немецких эксплуататоров, и теперь вы должны вернуться на родину" — что ещё нёс майор — об этом не трудно догадаться. Все слова у майора были красивые, но других слов, прекраснее, чем "родина-мать ждёт вас с цветами", он не говорил. И как-то в один день, уже после майора, появилась в лагере врачиха Александра, да, та самая, что опекала нас в лагере, и говорит:
— Девочки, ничего хорошего вас на родине не ждёт! Уходите из лагеря, вас никто не держит! не ждите неизвестно чего! Поверьте мне! — мало кто из девчат Александру послушали и ушли из лагеря, а остальные остались…"
— Скажи, а у тебя были желания остаться там навсегда?
— Не то, чтобы очень, а что-то томительное в душе было. Да и как могла остаться? А Марк? Должна его была вернуть матери с отцом?
Эх, тётя! Многое ты не знала, пребывая на шахте со странным для нашего уха немецким названием "ВеШе": твой брат и мой дядюшка, как и отец, стал коллаборационистом. И было от чего пойти в услужение к оккупантам: семейство в количестве трёх родных детей просили хотя бы какое-то пропитание на каждый день. Ты знаешь, что было с тобой и с Марком потом в Германии, но ты ничего не знала, что творилось тогда в доме брата. А дома было вот что: супруга брата не чуралась связей с пришельцами: кровь — она всегда кровь, если она "блядская". Смотри начало семейной жизни дядюшки.
Потом было освобождение "советской земли от захватчиков", твоего брата (и моего дядюшку) взяли в армию для того, чтобы он полной мерой рассчитался с захватчиками и, по совместительству, со своими недавними работодателями. Бывали такие анекдоты в то время.
Твой брат был убит в бою, и никто не знает где и когда. Это наше, родное.
* * *
Однажды репатриантам объявили, что их будут перевозить в другое место. Ближе к пункту репатриации:
"…а потому мы вас просим оставить место вашего пребывания в порядке. Сюда, в ваши бараки, придут другие репатрианты, ваши соотечественники, им здесь какое-то время придётся жить"
Остановись, читатель! Закрой глаза, не смотри на следующую строчку в тётушкиных записях, попробуй догадаться о том, что она могла написать далее? Получилось? Умница!
"… не тут-то было! Наши русские свиньи и погромщики сами себя не уважают, но ждут уважения от других. Очень мечтают! О каком авторитете речь вести!? Ну и показали: всё, что можно было разбить — разбили. Электролампы в светильниках не оставили целыми, побили окна, посуду, поломали топчаны, на которых спали, порвали занавески. До слёз просила не делать этого, а потом стала кричать! Да что могла одна сделать с двадцати девятью молодыми стервами? Был среди погромщиков техник один, говорю ему:
— Будь я проклята, если очень скоро вы не вспомните этот разгромленный барак! Три года он вам служил, а вы с ним так обошлись! — а тот только ухмылялся поганенькой ухмылкой"
Повторяю, что тётушка писала как бы по наитию, но откуда такая уверенность? Наитие очень часто необъяснимо нашими знаниями и представлениями, и на первый взгляд события, о которых нас тянет пророчествовать, не представляют интереса…Но потом, когда они сбываются…
"…посадили нас в машины и повезли. Была в лагере и полная семья: муж, жена и двое детей. Когда они узнали, что лагерников будут вывозить на репатриацию, так они тут же, не медля, ушли из лагеря и сняли квартиру у немцев.
А нас привезли в абсолютно пустой, без единого жителя, посёлок и разместили по домам. В посёлке до нас убили американца и американцы жителям посёлка, абсолютно всем, предложили немедленно покинуть населённый пункт без всяких вещей!" Немцы и ушли с палочкой в руках, куда глаза глядят. Вот в эти дома и поселили нас. Но наша партия репатриантов была второй, а до нас в посёлке уже побывали наши, русские…"
Дорогой читатель! Нужно повторять, как выглядели немецкие дома после вселения первой партии русских людей? Может, не стоит? Глядишь, ещё в "клеветники" впишут… Но как быть с тётушкиными записями? "Это — пишем, а это — вычёркиваем"?
"… а когда мы пришли, то ничего в тех домах не осталось, а что осталось — было приведено в негодность. Даже зеркала били. О скотине и прочей живности говорить не буду: всё, что можно было убить — убили и съели. У наших барышень при виде разгрома, что был учинён их соотечественницами, физиономии вытянулись и поскучнели. Хотелось мне, грешнице, добавить к впечатлениям:
— Ну, как, девочки? Помните, каким барак вы в лагере оставили? Теперь и сами то же получайте! — но промолчала.
А какие дома прекрасные у немцев! Кухни — что твоя аптека! Во всю стену ящички и на каждом надпись, каким продуктом тот ящик заполнен. И всё это было разрушено и уничтожено"
Сказать, что "советские люди мстили за своё прошлое унижение"? За "рабский труд" на врагов? Но почему таким образом, а не как-то иначе? Не было ума? Зачем бить, ломать и крушить? Немцы всё восстановят в не худшем виде, для чего было стараться? Или из "молодых советских людей" кроме ненависти, пёрло что-то иное? То самое, что сейчас прёт из "детей Африки" в Париже? Или это была неосознанная зависть к немецкой культуре:
"он, сволочь, может такое сделать, а у меня для такого руки не из того места растут, да и голова слабо соображает" Нет, говорите? Тогда что "вдохновляло" молодых "советских людей" на "подвиги"? Или всё же "русских" людей?
"…красивые домики и перед каждым цветники с различными цветами.
Нас (она пишет "погрузили в машины", но "грузить" можно что-то мёртвое, но не живых людей. Позволю себе написать так):
нас рассадили по машинам и повезли на станцию. Рассадили по вагонам и начали раздавать продукты. Раздачу продуктов американцы русским не доверяли по простой причине: половину разворуют и присвоят. Дали большую банку галет из расчёта одну на двоих, большую банку тушёнки. Я поразилась: банка была квадратная, не менее, чем сорок сантиметров высоты, и широкая. В общем, приличная. Дали по пять плиток шоколада на каждого человека и по буханке хлеба. Было ещё сливочное масло в банках, но мой парень заелся, и бросил масло вместе с кружкой"
Для чего нужно было выбрасывать масло и какую-то кружку? Далее в повествовании тётушка реже поминает племянника, и такое можно объяснить тем, что жизни племянника уже ничто не угрожало, и её миссия спасительницы успешно окончилась. Она всё сделала так, как и предполагала.
"…выехали мы рано утром, а на другой станции нам уже был приготовлен обед. Когда мы туда прибыли, то нам по репродуктору объяснили, что кормить нас будут около блокгауза. Просили не спешить и не создавать толчеи, всем и всего хватит. Не спешите, не толкайтесь, поезд не отправится до тех пор, пока все, до единого, не пообедают"
Всё так и было, с перевозкой репатриантов не спешили:
"…ехали мы ночь и день. Я смотрела на немецкие города и вспоминала недавнее: когда привезли в Германии, то от станции до места нас вели пешком. Тогда я смотрела на город и думала: "Рай! Сказка!" и на одной из улиц со мной случилось какое-то короткое затемнение в голове: