Каустическая сода разъедала руки матери до костей. Выстиранное бельё нужно было в громадных бельевых корзинах на санках вывезти на реку и прополоскать. Зима, мороз, а куда от работы деться? Когда она приходила в подвал, то страшно было смотреть на её опухшие и синие руки все в язвах. Дети, дети! Великий и могучий инстинкт материнства! Куда от него деться? Нас кормить нужно и на следующий день она снова погружала свои руки в каустик… Неграмотной, неспособной лгать и лицемерить, заискивать "перед сильными мира сего", остаётся только одно благородство души и каторжный, страшный труд".
Что делает бабка? Она идёт к заведующей прачечной и просит перевести на другую работу, в гладильню, "пока руки не заживут" Удивительная наивность: что, после того, как они "заживут", их снова можно в каустик запускать? Дайте, "люди добрые" передышку, а там можно и убивать меня?
Заведующая отказала бабке. Причина простая: бабка была до предела нищей, и ничем из своих заработанных грошей, не могла "задобрить" "хозяйку". О, Русь! Не обольщайся, не бейся и не обманывайся! Провозгласив сегодня "эру отказа от коррупции", ты, что очень сомнительно, и забудешь о ней, но тебе никогда не избавиться от родного лихоимства и взяток!
Бабку уволили и за двадцать четыре часа приказали убраться из занимаемой подвальной каморки.
И опять эти вечные поиски "крыши над головой"! Сколько существуют "россияне", столько они и заняты решением вопроса о "крыше над головой" Вначале "хоть бы какая", а потом — "найти получше" Многие так и не доживают до ступеньки с названием "найти получше"
"… пошла искать квартиру с искалеченными руками "ради Бога" Подруга пустила её в боковую комнату, на дворе зима стояла, как нас перетаскивать из подвала, когда мы все раздетые и разутые? Берёт мать одного, поменьше, укутает в тряпьё, посадит на санки, да и везёт. Так всех и перевезла"
А что мой "дедушка"? Он мне всё же родственник! Почему "нельзя о мёртвых плохо говорить"? Если в его теле сидела поганая и подлая душонка, то от моего молчания разве она лучше станет? Нет! А как всё же быть с душами "великих"? И о них следует говорить "только хорошее, или ничего?"
Глава 4.
Сомнения в вере.
"…батя был как самец, жил и работал у хозяев, там и питался. Являлся к матери на правах "мужа", справлял свои потребности самца и удалялся. А матери рожать приходилось, про аборты тогда и речи не было! Мне уже было лет десять, и прибавилось наше семейство на одну душу, родилась девочка. Слабенькая такая родилась, да и отчего ей было быть сильной и крепкой? Понимала мать, что не жилец сестричка в этом мире, и решила её окрестить. Нельзя иначе, поп некрещёную душу и отпевать не станет, правила такие в православии. Мать перехватила кое у кого деньжонок в долг на крестины, да по- быстрому обряд крещения и провели. Как положено у нас при крестинах, кум да кума должны быть, мать нашла таких всё и сделала. При совершении обряда кум задаёт матери резонный вопрос:
— А где же ваш супруг?
— Да уехал он! — а "супруг" вот он, появился! Кум и спрашивает:
— Вы только приехали? — дед мой или полный дурак был, или только самую малость с придурью, но ответил:
— А я никуда и не уезжал.
Дед был неплохим столяром. Тётушка повествует о том, как, проживая в одной из квартир, мать задолжала хозяину. Хозяин говорит деду:
— Даю вам материал, так вы мне буфет сделайте. Вот и будет расчёт за проживание вашей семьи — но далее изготовления каркаса буфета дед не ушёл. Каркас простоял половину года, бабка выговаривала "супругу" что-то о его "бесстыжих глазах", но от бабкиных слов буфет всё же не торопился появляться в свет. Его "рождение" произошло от рук другого столяра.
"…у нас и мебели никакой не было, ни единой табуретки "папаша" не сделал. Был всего-то один старый стол, да "допотопные" стулья. Железная кровать с тряпьём, но спали мы все на полу и мать с нами. Со стульев снимали сиденья, и они нам служили подставками под головы…"
Нет, нет, не дан мне дар медиума! Не могу я связаться с душой деда и сказать ему:
— Что же ты, сын суки, так подло и жестко обращался с моей бабкой!? Она же человеком была!
— Я породил и твою мать! Не сделай я такое, то и тебя бы не было в свете! — и все мои гневные претензии к предку теряют температуру. Как мне быть, какой позиции придерживаться? Подлец мой дед? Подлец! Но он дал жизнь моей матери…не один он "автор", мать выпустила в мир и бабка… Кому кланяться за подаренную жизнь мне, а кого предавать анафеме? Как не сказать лишнего?
Глава 5.
Освоение грамоты.
"…мать была умной женщиной. Много позже я поняла, что ум в университетах не приобретают, университет может только наполнить знанием, и только потом ум приступает к управлению полученными знаниями… Что без и чего не живёт, что впереди, а что сзади — этого я так и не поняла за прожитые годы.
Мать отдала меня учиться. Было настоящим мучением для меня: ходить в школу! Ботинки худые, пальтишко рванное, завтрак давать не из чего было. Да и не понимала я того, что всё в школе нужно "учить" Мне казалось, что одного хождения в школу вполне хватит. А перемены! Они были мучением: все что-то едят, бегают, а я сижу за партой, и меня дразнят все, кому не лень! Спрашивает учительница урок, а я ничего не знаю! Стыдно, а тут одноклассники ещё смеются! Опостылела мне эта школа вместе с учёбой, но в школе я что-то всё же узнала"
С учёбой было покончено. Тётушка научилась писать, читать и совсем слабо управляться с числами. Этого вполне хватало для того, чтобы стать рабочей. Две другие, старшие сестры, уже работали на чулочной фабрике города и считались "мастерицами"
"… а я, третья за ними, была матери помощницей. Да и за меньшими детьми приглядывала. Где бы мать не работала — я её всегда "правой рукой" была.
Последним местом её работы была городская гостиница. На втором этаже располагались номера, а в первом был громадный трактир с биллиардными столами. Владели гостиницей мать и сын, и хозяйка была безнадёжной, беспробудной пьяницей. Днём она отсыпалась от "предыдущего", а ближе к ночи отправлялась в поиски выпивки. На такие поиски она отправлялась на "сторону" потому, что в самом трактире сын строго-настрого запретил матери отпускать спиртное, и "мамане" ничего иного не оставалось, как отправляться в поход по питейным заведениям ночного города. В одну зимнюю, метельную ночь сынок-хозяин будит мать и объясняет:
— Пойдите и поищите маму! Как бы она где-нибудь не замёрзла! — как бабке ослушаться было? Накинула на себя плохонькую одежонку, да и отправилась исследовать уличные сугробы на "предмет возможного отыскания замёрзшего тела". Нашла она хозяйку в одном из трактиров, где та хлестала водку и доходила до "нужной кондиции".
Полураздетая ночь для матери кончилась плохо: она жестоко простудилась. Свезли её, голубушку, в больницу, где она, не приходя в память и умерла с заключением медиков: "крупозное воспаление лёгких"
И опять я побежала к родителю, а его на месте не оказалось, в отъезде был, куда-то поехал заказ на мебель выполнять. Рабочие из отцовой мастерской говорят:
— Беги к хозяевам, проси денег на похороны! Авось, что-либо и дадут!
Дали рублик, изверги! Пожалели сирот, сказать нечего. Мачеха, правду сказать нужно, кое-что собрала, да и богатые граждане харчей подбросили. А как всю детскую ораву везти в морг прощаться с матерью? Опять люди кое-что дали, кое-как нас одели… Помню последнего малыша, год ему всего исполнился, сидит и сосёт соску, ничего не понимает…Счастливец! А тут ещё длинногривый голос на нас повысил, кричать стал, что не будет по усопшей "чин править" потому, что денег за это ему никто платить не собирается…"