– Дома никого не было?
– Только Алиса, она занималась ребенком.
– С ним случился приступ?
Расставив ноги и тяжело дыша, он говорил очень громко – не оттого ли, что с трудом держался, чтобы не упасть?
– Лучше, чтобы тебя воспринимали как мужчину и ты узнал всю правду сразу, Анри. Не кричи. Не теряй самообладания. Твой отец повесился...
Анри вошел в дом, раскрасневшись от переживаний и обдувавшего его в пути ветра. Буквально за секунду, без всякого перехода, он стал белым как бумага, неподвижно застыл, и лишь его кадык судорожно дернулся в горле.
Его тетка, казалось, не двинувшаяся с места, очутилась рядом с ним и положила ему руку на плечо:
– Ты ведь мужчина, не так ли, Анри?
Он лишь мгновение выдержал это прикосновение, потом яростным жестом оттолкнул руку и будто нырнул в темноту дома; Жанна и Луиза услышали, как он плашмя бросился на лестничные ступеньки и громко зарыдал.
Его мать все это время сжавшись сидела на стуле, стиснув руки с такой силой, что побелели суставы пальцев; когда она открыла рот, Жанна предвидя, что сейчас раздастся крик, – сказала ей властно, почти грубо:
– Ты-то хоть помолчи. А если не можешь взять себя в руки, иди в свою комнату.
Она осталась, не двигаясь, не издавая ни звука, слушать рыдания юноши – то неистовые, как крик, то тихие, как плач ребенка. Иногда эти рыдания совсем затихали, чтобы, как это бывает у маленьких детей, возобновиться с новой силой; Луиза не отрывала взгляда от своей невестки, а та зашевелилась лишь для того, чтобы поставить на огонь суп.
Наконец Жанна вышла в коридор, откуда послышался щелчок электрического выключателя и мягкий, но непреклонный голос немолодой женщины:
– Пойди посмотри сейчас на него. Он там, наверху.
Постарайся не очень шуметь, чтобы не проснулся Боб.
Один за другим щелкали выключатели, в то время как Луиза в одиночестве дрожала на кухне, где никто больше не занимался ею.
Голоса в глубине дома казались уже неясным бормотаньем.
– Не бойся, Анри. Он не сердился на тебя. Он ни на кого не сердился. Перед тем как отбыть в мир иной, он попросил у вас прощения.
Все еще мертвенно-бледный, юноша словно приклеился к порогу комнаты, не осмеливаясь войти.
– Поцелуй его.
Она дошла вместе с Анри до кровати, легонько придерживая его; он прикоснулся губами ко лбу отца, и Жанна, почувствовав, как напрягся Анри, обхватила его за плечи и стала подталкивать к выходу:
– Иди.
На лестничной площадке он запротестовал:
– Я не хочу спускаться.
– Иди, нельзя же здесь разговаривать.
Он все-таки пошел, спускаясь по лестнице первым, и первым же вошел в кухню, избегая глядеть на мать.
– Я уверена, что ты не ел.
– Я не буду есть.
– Съешь хотя бы тарелку супа. Завтра ты будешь нужен. Ты теперь будешь очень нужен.
Казалось, что из-за присутствия матери, смущавшей его, он не хотел смягчиться. Он повторил, как капризный ребенок:
– И все-таки я не стану есть.
Жанна, не обращая внимания на его слова, накрывала на стол, и все это время Анри с любопытством разглядывал эту женщину, которую совсем не знал и которую увидел удобно расположившейся в их доме. Она деятельно крутилась, говорила с ним так, словно всегда была здесь, а его мать, не возражая против такого развития событий, сидела удивительно спокойная и притихшая, хотя Анри ожидал увидеть ее в страшном волнении.
– Ешь.
Минутное колебание, слабая попытка бунта закончилась тем, что он наклонился над своей тарелкой.
Он все еще машинально ел, когда его сестра, не имевшая ключа, скромно постучала молотком у входной двери; в ночи затихал звук удаляющейся машины, затормозившей перед домом лишь на мгновение.
– Я открою! – сказал он, поднимаясь рывком. – Это Мад.
Он бросился к сводчатому входу, ему не мешали.
Какое-то время брат с сестрой разговаривали тихими голосами, надолго замолкая в темном вестибюле. Потом чья-то светлая фигура, длинные голые ноги промелькнули в пятне света, и быстрые шаги застучали по лестнице.
Анри вернулся один и, снова усаживаясь, заявил:
– Она знала.
Луиза хотела было спросить его о чем-то, но замолчала под взглядом невестки; Анри, испытывая потребность говорить, объяснил все сам:
– Их при въезде в город остановила полиция за превышение скорости. Полицейский потребовал у них документы. Он узнал Мад и удивился, что она тут, перед ним, хотя ее отец умер.
– Она спустится сюда?
– Думаю, да. Она пошла переодеться.
– Но...
Жанна вдруг подумала о том, что в комнате девушки сейчас лежит покойник. Анри понял:
– Я сказал ей об этом. Она все равно пошла туда.
Чуть позже он спросил:
– Алисы дома нет?
– Она ушла и вернется только в день похорон.
Это слово чуть было не заставило его снова разрыдаться, но он ограничился лишь несколькими всхлипываниями. Теперь, когда он поел, он не знал, чем заняться, как держать себя.
– Может быть, лучше, чтобы ты поставил машину на место?
– Верно. Я и забыл.
– А ты оставайся здесь, – сказала она Луизе.
Мадлен была наверху уже больше десяти минут, и Жанне пришлось еще раз подняться по лестнице. Она увидела свет в голубой комнате и осторожно толкнула дверь.
Девушка надела темно-синее платье, мокрые шорты и блузка из белого хлопка валялись на полу.
Она сидела на стуле в самом дальнем от кровати углу, подтянув к себе колени, опершись на них локтями и уткнувшись подбородком в ладони; взгляд ее неподвижно уставился на отца.
Она не плакала. Она не вздрогнула, не шелохнулась, услышав, как открывается дверь, и, казалось, даже не догадывалась о присутствии тетки вплоть до того момента, когда та, так же как и с Анри, захотела положить ей руку на плечо. Тогда быстрым грубым жестом Мадлен стряхнула руку, и Жанне показалось даже, что девушка хотела ее ударить.