– Да.
– Ну и что?
– Не возражай. Не требуй объяснений. Луиза, должно быть, не подумала о нем. Ты мне говорила, что там оставались три полные бутылки.
– И ты хочешь...
– Чтобы ты принесла мне одну, да. За стаканом на кухню идти не надо. У меня есть стаканчик для чистки зубов.
– Ты действительно считаешь, что я должна это сделать?
– Да.
– А что скажут в госпитале, когда ты туда приедешь и они почувствуют запах?
– Они к этому привычны, иди!
– Ты требуешь?
– Требую. Не бойся. Она странно улыбалась, слушая шаги Дезире по лестнице.
– Дай! Я открою сама. У меня здесь больше опыта, чем у тебя. Принеси мне стакан, он в уборной. Ее давняя соученица по монастырской школе разочарованно и оскорбленно смотрела, как она все это проделывает, и все-таки удивление Дезире было не так уж велико после того, что Жанна рассказала ей о себе. Жанна произвела на Дезире впечатление, но только в начале, а теперь это прошло.
– Ты не добавляешь воды?
Это было весьма безобразное зрелище – лежащая в постели толстая женщина, которая крупными, обжигающими горло глотками пьет из стаканчика для чистки зубов и, поперхнувшись, вдруг начинает кашлять. Жанна знаками попросила подругу постучать по спине, минута страданий и сиплого дыхания сменилась наконец нормальным вздохом, и Жанна моментально обрела вновь свою непонятную улыбку:
– Так-то лучше.
– Ты же опьянеешь!
– Не знаю. С чего бы?
– Ты к этому и стремишься? Она не ответила. Потом все с тем же выражением безмятежности и в то же время откровенной иронии на лице она произнесла:
– Мне нужно принять решение, не так ли?
– Но ты хоть не поступишь, как твой брат?
– Точно нет. Лицо ее оживилось. Глаза влажно блестели.
– Думаю даже, что и в приют я не пойду. Она говорила сама с собой, и Дезире, должно быть, представляла сейчас для нее не более как черно-белый силуэт в солнечных лучах.
– Вы слишком уж сложные для меня люди.
– Послушай...
– Ну, разумеется, я тебя слушаю. Но мне нужно проверить, не пришла ли санитарная машина.
– Я к ним приеду через восемь – десять дней, как только смогу твердо стоять на ногах. Готова поспорить, что это произойдет даже раньше.
– Согласись, что ты самая обыкновенная, что ты боишься остаться одной.
– Нет.
– И не боишься даже умереть? Жанна продолжала улыбаться, и эта улыбка выводила Дезире из себя, у нее возник даже соблазн разозлиться из-за этой улыбки.
– Слишком много у тебя гордыни для приюта!
– Да нет же.
– Выходит, ты хочешь меня убедить, что делаешь это для их блага?
– Я вовсе не уверена, что сделаю им благо. Думаю, что в конце концов я поняла нотариуса. Он прожил дольше меня. Каждый приходит к тому, что устраивается – любым способом, каждый создает себе жизнь по своей собственной мерке.
– Каждый делает то, что может, – словно почувствовав себя задетой, быстро возразила Дезире.
– Каждый делает то, что может, именно это я и говорю. Каждый с грехом пополам пытается жить в мире с самим собой.
– А ты не живешь в мире сама с собой?
– Я ощущала его, когда таскала по лестницам Боба на руках и присматривала за всем домом, чтобы избежать Бог знает какой катастрофы.
– Это ни к чему не привело. Это как твоя большая уборка в среду вечером, после похорон. Стоит мне только подумать, что ты...
– Что ты в этом понимаешь!
– Согласись, что это немного напоминает историю с Лоэ, и ты делаешь это для того, чтобы...
– ...чтобы вставать утром первой, чтобы кофе был готов, а стол накрыт, когда поднимутся все остальные, чтобы полы были чистыми, а дом уютным, чтобы опустить руки в воду для мытья посуды, чтобы в момент, когда качаешься от усталости, заметить, что еще не все сделано, что все сделано никогда не будет; чтобы, валясь в кровать от изнеможения, начинать думать о завтрашних заботах и сторожить сон всех остальных...
– Чтобы стать рабой, вот что! Видно, ты не бывала подолгу в услужении, да и людей ты не знаешь.
– Речь идет не о людях. Речь идет о... Она налила себе полный стаканчик алкоголя, который принялась рассматривать с меланхолическим ликованием:
– Видишь, это последний. Очень хочется попробовать еще раз и...
Она обмакнула губы в коньяк, потом спокойным движением бросила стаканчик на пол:
– Ты сама сказала: дом теперь ничей и нет необходимости прибирать. Это там не санитарная машина?
– Я велю им подняться?
– Да. Не бойся. Я буду благоразумна. Мое дыхание их, может быть, поразит, но завтра, в госпитале, я буду самой кроткой из больных, и все будут меня любить. Я стану так заботиться о себе, что окажусь на ногах раньше, чем через восемь дней, и я поеду к ним. У меня еще достаточно денег в сумке. Я буду тетей Жанной... Дезире, пожимая плечами, вышла. Оставшись в одиночестве, старая женщина потеряла свою улыбку, испуганно огляделась вокруг себя, прислушалась к шагам на лестнице, потом к стуку носилок о стены, и руки ее судорожно вцепились в простыню, словно в эту последнюю минуту она пыталась зацепиться за этот дом, за эту комнату, за маленький комод, который она видела в последний раз.
– Тетя Жанна... – прошептала она, словно пробуя новое имя.
Два здоровых парня смотрели на нее сверху вниз, как будто прикидывая ее вес, и перемигивались; тот, который был потемнее, сказал, когда Жанна опустила веки:
– Пойдет?
– Пойдет! – весело ответил другой.
Лэйквилл (Коннектикут), сентябрь 1950
ПРИМЕЧАНИЯ
1. desiree (фр.) – желанная.
2. Coquelushe (фр.) – коклюш и (разгов.) любимчик.