– Да-да, не забудьте, «в особо крупных размерах!» – Она тычет пальцем в мою тетрадку.
– Правильно, Мегги, – говорит Сьюзен, удовлетворенно кивая. – И нас бы нипочем не поймали, если бы тот джентльмен, который нашел нас в Линкольн-парке, не был окружным судьей. Старый развратник хотел поразвлечься, подумайте! «Двойняшки! – сказал он. – Две булочки для моей сосиски!» – вот что он хотел сделать, вот! Ну, мы отоварили его двумя половинками кирпича по башке. В два счета отыскали у него в кармане часы и кошелек – в наивности своей думая, что мы вот щас и поживимся та-акими деньжи-щами. Наверное, неделю взятки собирал, Иу-уда. Су-удья, ишь.
– Коне-ечно, Сьюзи, он бы не рыпался, – поддакивает Мегги, – если бы не чертовы бабки. Этот су-удила, как очухался, пошел к своему приятелю, комиссару полиции, и началась охо-ота, какой в Чикаго еще не было: найти и отдать под суд зло-остных преступниц сестер Келли.
– Святая правда, Мегги, – говорит Сьюзен, качая головой. – Да вы, мисси, небось читали в газетах. – Мы тогда прославились, я и Мегги. Суд был коротким – старый жулик народный защитник дрых всю дорогу, а нас приговорили к десяти годам тюрьмы. Да, только потому, что мы защищали свою честь от старого развратного су-дилы с целым кошельком денег от взяток – верите ли, мисси?
– А ваши родители? – спросила я. – Где они?
– О, кто их знает, милая, – говорит Маргарет. – Нас подкинули. Знаете, как вот приносят младенцев на порог церкви. Так ведь, Сьюзи? Выросли в ирландском приюте для девочек, но там ничего хорошего не было. Да-да, мы живем своим умом с тех пор, как сбежали оттуда, а сбежали мы, когда нам было по десять лет!
И Маргарет выпрямляется и начинает рассматривать прочих пассажирок с выражением хищного интереса. Ее взгляд останавливается на женщине, которая сидела напротив меня через проход – звали ее Дейзи Лавлейс. Мы едва перекинулись с ней словом, но я знала, что она уроженка Южных штатов, судя по виду – из обедневших дворян. На коленях у нее спал старый, когда-то белый, а теперь грязный французский пудель. Вокруг крестца и морды, а также слезящихся, воспаленных глаз на его шкуре виднелись красные пятна.
– А у вас табачку не найде-ется, мисси? – спрашивает Маргарет.
– Бою-усь, что нет, – протяжно и не особенно дружелюбно ответила та.
– Ка-акой песик, – говорит Маргарет, скользнув на сиденье возле южанки. – Как его зовут, не скажете? – тон ее был слишком многозначительным, чтобы поверить, что она действительно хочет знать, как зовут собаку.
Не обращая внимания на рыжуху, южанка опускает собаку на пол:
– Ты можешь теперь сделать пи-пи, Ферн-Луиза, – сюсюкает она с тягучим, как патока, выговором, даваай, крошка, сделай пи-пи, маамочка разрешает. – И несчастное существо с трудом чапает по проходу, обнюхивая воздух и сопя, и наконец присаживается помочиться у пустого сиденья.
– Ферн-Луиза, значит? – говорит Мегги. – Правда, отличное имя, Сьюзи?
– Оччень, – вторит Сьюзи. – Очччень милая собачка.
По-прежнему не обращая на них внимания, женщина достает из сумочки серебряную фляжку и делает глоток. Что очень и очень интригует сестричек.
– Это у вас там виски, мисси? – спрашивает Маргарет.
– Нет, не виски, – холодно отвечает южанка. – Это мне врач прописал, от не-ервов, и, нет, я не намерена ни с кем делиться.
Сестрички явно не на ту напали, скажу я вам!
А вот и моя товарка Гретхен Фатгауэр – протискивается по проходу, размахивая руками и распевая какую-то швейцарскую народную песенку. Гретхен вечно нас подбадривает – добродушная и неутомимая великанша, шумная, пышущая здоровьем, розовощекая девчонка, кажется, в одиночку смогла бы родить столько младенцев, сколько понадобится этим несчастным шайеннам.
Мы уже все знаем ее историю: родители, швейцарские эмигранты, поселились на возвышенности к западу от Чикаго, когда Гретхен была малышкой, и стали выращивать пшеницу. Но после череды суровых зим, погубивших урожай, семья оказалась на грани голода, и повзрослевшая к тому времени Гретхен ушла в город, чтобы зарабатывать самой. Нашла работу прислугой в доме Сайруса Маккормака – да-да, того самого Маккормака, изобретателя механической жатки и закадычного приятеля нашего с тобой отца… Как странно, ты не находишь, Гортензия: мы столько раз бывали у Маккормаков в юности, как раз когда Гретхен там работала; но кому из нас пришло бы в голову обращать внимание на здоровенную горничную-швейцарку?
Гретхен самой ужасно хотелось семью – и в один прекрасный день она поместила объявление в «Трибьюн» в рубрике «Невесты по выписке», и пару месяцев спустя на ее объявление откликнулся поселенец с Оклахомской территории. Суженый собирался встретить ее на вокзале в Сент-Луисе и отвезти в новый дом. Гретхен уведомила об этом Маккормиков, уволилась и две недели спустя села на поезд до Сент-Луиса. Но увы – хотя у нее было золотое сердце, Гретхен была жутко некрасивой… В самом деле, я вынуждена признать, что это даже мягко сказано; наименее милосердные из нас прозвали ее «мисс картофельное рыло», да и те, что подобрее, не стали бы отрицать схожесть ее лица с упомянутым корнеплодом.