Так вот, когда Гасси неожиданно сбежал с кухаркой, казалось, что Бертраму уже недолго осталось гулять на свободе. Если девушка думает, что вы в нее влюблены, и выражает желание выйти за вас замуж, не скажете же вы ей, что с большей радостью сдохнете в канаве. Конечно, это при условии, что вы, как говорится, истый preux chevalier[4], а быть таковым я всегда стремлюсь.
Но в тот момент, когда я уже был готов надеть терновый венец, вдруг, как я сказал, появился Спод, теперь живущий под именем лорда Сидкапа. Он давно любил ее за одухотворенность, но все не мог собраться об этом сказать, и теперь, когда он объяснился, они тут же спелись. Возможно, сознание того, что она нашла себе пару и больше не представляет угрозы, было важнейшей составляющей моей теперешней эйфории.
Надеюсь, после этих разъяснений все стало ясно и дураку. Итак, продолжим. На чем мы остановились? Ах, я сказал Дживсу, что пребываю на седьмом небе и радуга висит у меня через плечо, но усомнился в том, что это продлится долго, и оказался прав: не успел я дважды поднести вилку ко рту, как жизнь дала мне почувствовать, что она не сладкозвучная песня, а цепь колдобин и суровых испытаний.
– Мне показалось, Дживс, – завел я досужий разговор, потягивая кофе, – или действительно сегодня утром, когда с меня спала пелена сна, я слышал стук вашей пишущей машинки?
– Да, сэр. Я кое-что сочинял.
– Письмо Чарли Силверсмиту по долгу родства или, может быть, стихи в духе того чудака, который призывал срывать розы?
Чарли Силверсмитом звали его дядю, который служил дворецким в Деверил-Холле, где в свое время мы так мило гостили.
– Ни то ни другое, сэр. Я записывал недавние события в Тотли-Тауэрс для клубной книги.
Здесь – вот ведь незадача! – я снова должен попросить читателей-ветеранов отвлечься, пока я буду растолковывать, что к чему, новобранцам.
Дживс, да будет вам известно (это я уже обращаюсь к новобранцам), состоит в клубе дворецких и камердинеров, расположенном в районе Керзон-стрит, а каждый член этого клуба, согласно уставу, обязан заносить в клубную книгу самые свежие сведения о своем хозяине, чтобы желающие найти место, ознакомившись с ними, могли знать, что их ждет. Решивший наняться на работу член клуба заглядывает в клубную книгу, и если выясняется, что интересующий его джентльмен каждое утро оставляет на крыльце крошки для птиц и регулярно спасает золотоволосых детей, бросаясь под колеса автомобилей, то все в порядке, и он соглашается на работу без колебаний. Если же выясняется, что предполагаемый хозяин частенько пинает голодных собак и по утрам запускает овсянкой в прислугу, то искатель места вовремя получает предупреждение, что надо держаться от такого субъекта подальше.
Очевидно, рациональное зерно во всем этом есть, но, по-моему, такая книга – это бомба замедленного действия, и она должна быть запрещена. Дживс сказал, что одиннадцать страниц в ней посвящены мне; а как отреагирует тетя Агата, спросил я, попади книга ей в руки, ведь я у нее и так на плохом счету? Она уже высказывалась обо мне напрямик несколько лет назад, когда я был найден в спальне с двадцатью тремя кошками, – можно подумать, мне их общество было в радость! – и еще раз, когда я был обвинен – как вы понимаете, облыжно – в том, что бросил на острове посреди озера члена кабинета министров А. Б. Филмора. Какой же простор дадут ее красноречию мои злоключения в Тотли-Тауэрс! «Воображение просто пасует, Дживс», – сказал я.
На это Дживс заявил, что книга не попадет в руки тете Агате: вряд ли она заглянет в «Ганимед» – так называется клуб, – и поэтому нечего, мол, беспокоиться. Его доводы казались убедительными, и ему более или менее удалось унять мой трепет, но все-таки я не мог избавиться от чувства беспокойства, и, когда я обратился к нему, мой голос дрожал от волнения.
– Боже мой! – выпалил я, если слово «выпалил» сюда подходит. – Неужели вы действительно собираетесь записать события в Тотли?
– Да, сэр.
– И как меня подозревали в краже янтарной статуэтки у старика Бассета?
– Да, сэр.
– И что я провел ночь в тюремной камере? Нельзя ли без этого обойтись? Почему бы не предоставить мертвому прошлому погребать своих мертвецов? Почему бы не предать все это забвению?
– Это невозможно, сэр.
– Почему невозможно? Не говорите мне, что вы ничего не забываете. Ваша голова не бездонная бочка.
Я думал, что положил его на лопатки, но не тут-то было.
– Как член клуба, я не имею права оказать вам эту услугу. Пункты устава, касающиеся клубной книги, очень строги, и за неподачу сведений установлено суровое наказание. Известны прецеденты, когда провинившихся исключали.