Пока шла «странная война», произошли важные изменения на западе нашей страны. В результате гибели польской армии население Западной Украины и Западной Белоруссии, отошедших в 1918 году к Польше по несправедливому Брестскому миру, могло оказаться в немецкой оккупации. Советские войска 17 сентября 1939 года вошли на территорию, населенную украинцами и белорусами, продвинулись на запад на 200–250 километров и остановили движение гитлеровских дивизий в сторону СССР. Тогда же Советский Союз заключил договоры о взаимопомощи с Эстонией, Латвией и Литвой, которым тоже грозила оккупация. В середине 1940 года в этих странах пришли к власти народные правительства. Установив Советскую власть у себя, а вернее — восстановив после двух десятилетий господства буржуазии, они приняли решение войти в состав Союза Советских Социалистических Республик. В июне того же года румынское правительство вернуло Советскому Союзу захваченные в 1918 году Северную Буковину и Бессарабию. Здесь наша граница отодвинулась на запад на 170–180 километров. Все эти события были важны и в военном отношении. Чтобы представить их военное значение, достаточно знать, что старая граница проходила всего в 60 километрах от столицы Белоруссии города Минска.
Ствол миномета тяжело давит на плечи солдата. Еще тяжелее на сердце от неудач в первых боях.
ДНИ НЕВИДАННЫХ СРАЖЕНИЙ
ТРУДНОЕ, БЕСКОНЕЧНО ТРУДНОЕ ЛЕТО
ак уж совпало, что главу о нападении фашистов на СССР я принялся писать 22 июня, в годовщину начала войны. Такой день 1941 года забыть невозможно. За ним последовала чреда неожиданно тяжких дней, которых с тем первым было тысяча четыреста восемнадцать.
Мы, тогдашние юнцы — говорю о своем поколении, — ждали войну с фашистами. Мы были готовы и к смерти и к бессмертной славе. Не столько жажда подвига, сколько надежда на подвиг во имя Родины жила в душах моих сверстников. Не знали только, что война будет такой кровопролитной, долгой, что само существование Советской страны окажется в чрезвычайной опасности.
Быстрое продвижение врага по нашей земле воспринималось как досадная случайность. И со дня на день все ждали переломного события, могучего удара по немецким фашистам. Понадобилось прожить в неимоверных трудах и горестях полгода, прежде чем свершился удар, потрясший гитлеровскую Германию. Я имею в виду разгром врага в битве у Москвы.
Размышляя долгие годы о минувшей войне, мы, ее участники, неизменно приходим к выводу, что война могла быть иной — не такой долгой, с меньшими жертвами, хотя и навалилась на нас сила дотоле невиданная.
У немецко-фашистской армии, когда она напала на нас, были большие преимущества. Ее командиры и солдаты уже имели боевой опыт. Они получили его, воюя в Западной Европе, разгромив армии многих стран. Гитлеровская армия была полностью отмобилизована, войска без спешки сосредоточились у наших границ. Оснащенность новыми самолетами и танками делала противника подвижным, маневренным. «Высокая степень моторизации немецко-фашистской армии, — отмечает „История второй мировой войны“, — позволяла ее ударным группировкам, и прежде всего танковым соединениям, стремительно развивать наступление, с ходу преодолевать крупные водные преграды, перехватывать коммуникации, упреждать советские войска в занятии оборонительных рубежей, срывать или ослаблять их контрудары».
Чтобы отнять такие преимущества или хотя бы нейтрализовать их, Красной Армии требовалось время — на формирование новых дивизий, на освоение новых танков и самолетов, на приобретение боевого опыта, который не получишь нигде, кроме как в бою. Поступление в войска нового вооружения зависело от работы тыла; на производство танков, самолетов, орудий новых конструкций тоже требовалось время.
Но еще до того, как враг начал глубокие прорывы и охваты, мы допустили один серьезнейший промах: позволили фашистам напасть на нас внезапно. Что говорить, определение срока нападения всегда было делом наисложнейшим. Агрессор самыми изощренными способами скрывает, маскирует день и час вторжения. Вот и для Соединенных Штатов Америки в том же 1941 году нападение японцев на их корабли в Перл-Харборе оказалось неожиданным и потому катастрофическим. Однако сложность не означает абсолютную невозможность. В том, что был допущен просчет в определении срока нападения на нас, виноват не противник, а мы сами. Вот и пришлось за свой просчет, повлекший упущения в подготовке к отражению первых ударов врага, платить дорогую цену. А беда, как говорится, одна не ходит.