В промежутках между боями, у костерка или печурки, солдаты любили посудачить, какому роду войск на войне лучше. Все взвесят: у пехоты марши с полной выкладкой, зато окоп рыть только для себя самого; шофер едет, на себе ничего не несет, но и для грузовика копает укрытие; танкиста броня спасает от пуль и осколков, но от фугаса на дороге танк беззащитен…
Средний бомбардировщик СБ.
А вот летчикам никто никогда не завидовал, что паек у них с печеньем, что дают им не махорку, а папиросы, что обмундирование по росту, чистое, суконное, что наград полна грудь. Летчик был выше обычных норм, которыми оценивается на войне человек. Среди всех военных мастеров — танкистов, артиллеристов, разведчиков, — среди всех храбрых и безупречных летчик был на первом месте. По праву был.
Ты читал чуть выше суждение летчика Ворожейкина об удивительном бое Горовца. Генерал Арсений Васильевич Ворожейкин участвовал в Курской битве в звании капитана. Он командовал эскадрильей истребителей. Этот летчик входит в число прославленных асов Советской страны. Его самолет украшали 52 звезды — столько он сбил вражеских самолетов. Правительство дважды удостоило воздушного воина звания Героя Советского Союза. Арсений Васильевич в полной мере владел искусством (не мастерством, именно искусством) воздушного боя. И что ценно для нас, изучающих историю Великой Отечественной войны, он очень точно, интересно в книге «Над Курской дугой» рассказал о непростой профессии военного летчика. Ценность его воспоминаний увеличивается оттого, что он беспощадно к самому себе и своим товарищам разбирает ошибки и промахи. Такое свойственно только сильному человеку и, конечно, доброму — опыт, приобретенный тяжким трудом, он отдает людям, как хлеб насущный. Ты найди эту книгу, прочти обязательно. А сейчас мы перенесемся на Курскую дугу, в полк, где служил Ворожейкин.
Шести «якам» было приказано охранять танки от вражеских бомбардировщиков. Мы немного забежим вперед, забежим в те дни, когда уже было отбито наступление фашистов и наши войска начали контрнаступление. Две советские танковые армии, войдя в прорыв во вражеской обороне, устремились вперед по равнине — на разгром тылов противника. Шестерка «яков» под командованием Ворожейкина сменила в воздухе своих товарищей и стала нести патрульную службу.
«Видимость отличная, — пишет Ворожейкин. — Вчерашний вал дыма и огня рассеялся, оголив поле боя. Сверху оно теперь кажется сплошь усыпанным темными букашками, которые ползут по земле, оставляя за собой серые пушистые хвосты, изредка выбрасывая вперед языки пламени. Это наступают наши танки, поднимая гусеницами пыль и стреляя на ходу. Колоннами и россыпью продвигается пехота. В движении много разных машин. Глядя на массу войск, вышедших из своих укрытий, грозную и могучую на земле, невольно думаешь, как она беспомощна и уязвима с воздуха. От нас сейчас во многом зависит успех наступления. Ведь несколько прорвавшихся немецких бомбардировщиков могут вызвать тысячи человеческих жертв и уничтожить немало боевой техники».
Обрати внимание, шесть истребителей способны предотвратить гибель тысяч наземных бойцов, обеспечить успех наступления. Какая же великая ответственность легла на плечи пилотов в этом дежурстве в небе!
Вдали, там, где слепящее пятно солнца, показались темные точки. Они все ближе. Это восемь «мессершмиттов». Самолеты врага летят не в строю, беспорядочно и, главное, ниже наших. «Якам» сейчас очень удобно атаковать их.
Молодой летчик из шестерки Ворожейкина недоуменно спрашивает по радио командира, почему он не приказывает атаковать.
— Молчи! — отвечает командир.
Всем поведением «мессеры» напрашиваются, чтобы их атаковали, как бы играют в поддавки. Это ненормально, за этим что-то кроется.
Командир еще зорче вглядывается в небо. Так и есть. Низко над землей со стороны противника показались стаи самолетов: «юнкерсы», бомбардировщики.
«Созревает план боя. Чернышев с Морей, находясь выше, нападают на истребителей, связывают их боем, а мы четверкой громим „юнкерсов“. Два наших истребителя против восьми. Успех при этом зависит только от согласованности и стремительности действий каждого летчика. Однако сил маловато. Сомнение вкрадывается в душу. Смогут ли Моря и Чернышев приковать к себе всех „мессеров“? Не нападет ли четверка на нас, а другая останется с Морей? Не лучше ли сначала атаковать истребители противника, а потом бомбардировщики? А если потом от „мессеров“ нельзя будет оторваться? „Юнкерсы“ сбросят бомбы на танки. Нет, этого допустить нельзя. Решение принято».
Так командир в считанные секунды принял решение, от правильности которого зависели судьбы танкистов, пехоты и самих летчиков.
Два «яка» против восьми «мессершмиттов» — вот что больше всего тревожило командира. Он ведь представлял, как тяжко придется его товарищам. Там будет все благополучно только в том случае, если летчики будут действовать в высшей степени согласованно и стремительно. На эти два условия Ворожейкин обращает особое внимание.
По радио отдан приказ Ивану Море «захлестнуть» всех «мессеров»; он ведущий, Емельян Чернышев будет следовать его маневрам.
Четверка «яков» ныряет к земле. Все «мессеры» остались наверху. То ли не заметили, как нырнули «яки», то ли решили поскорее сообща разделаться с двумя нашими храбрецами.
Бомбардировщики — их было так много, что Ворожейкин не смог сосчитать, — летели широкой волной, готовясь засыпать бомбами поле боя по всей ширине движения танков.
Командир с ведомым Дмитрием Анниным пошел в атаку на левый фланг волны. Алексею Карнаухову с Сергеем Лазаревым приказал атаковать правый фланг. Для первого удара Ворожейкин выбрал ведущего в одной из девяток «юнкерсов». Но тут сзади и ниже «яков» — на обоих флангах — показались по два «мессершмитта». Это были истребители непосредственного сопровождения.
«Мессершмитты», когда их атаковали с высоты, обычно бросали своих бомбардировщиков, чтобы выйти из-под удара. Ворожейкин приказал Карнаухову атаковать «свою» пару и сам с ведомым тоже пошел в атаку. «Мессеры» нырнули вниз, оставили на несколько минут беззащитными тихоходных бомбардировщиков.
Прежде чем броситься на «юнкерсов», командир успел взглянуть вверх. Там в бешеной карусели, в потоках огненных трасс бились десять самолетов — два наших против восьми немецких.
Карнаухов с Лазаревым уже напали на «юнкерсов». Командирский «як» тоже сближается с «юнкерсом». Аннин в это время летит чуть сзади и в стороне от ведущего, охраняет его от нападения «мессеров»; они еще далеко.
«Уменьшаю газ. „Як“ застывает метров на пятьдесят сзади и ниже правого заднего „лапотника“. Немцы, конечно, меня не видят. Близость врага и черная фашистская свастика под крыльями заставляют действовать с той беспощадностью, которая придает спокойствие. Опасаясь осколков от „юнкерса“, чуть отхожу в сторону. Наши скорости уравнены. Целюсь. Огонь! И бомбардировщик неуклюже опускает нос. Не отворачиваясь, беру в прицел второго. Еще удар! Из „юнкерса“ вырвались клубы густого черного дыма. Машина, вспыхнув, камнем рухнула на землю.
Две очереди — два самолета. Таких ударов я могу нанести еще семь-восемь, а то и больше… Надеясь, что Аннин не уйдет с поста и не прозевает „мессеров“, продолжаю уверенно атаковать, и вот запылал третий „юнкерс“. Подхожу к четвертому. И тут вся группа самолетов, точно горох, рассыпалась, в беспорядке сея бомбы, очевидно, на свои же войска. Двое „лапотников“, задрав носы, упорно ползут на меня, готовые таранить мой „як“. Уступаю им дорогу, чтобы снова выбрать удобный момент для атаки. Одни бомбардировщики, защищаясь, создали оборонительный круг, другие, прижимаясь к земле, стали уходить. И только пятерка „юнкерсов“ летела, как на параде, прежним курсом. Аннин совсем близко подошел к ним.