Увеличивая их натиск, взаимодействуя с ними, били врага с воздуха самолеты четырех авиационных корпусов и двух авиационных дивизий 1-й воздушной армии.
Утром 26 июня вошел в дело 2-й гвардейский танковый корпус. Пройдя с полсотни километров на запад, он круто повернул на юг, обходя Оршу с тыла. Усилили удары с фронта 11-я гвардейская и 31-я армии. И враг дрогнул. 27 июня Орша была очищена от гитлеровцев. Остатки разгромленных дивизий 4-й гитлеровской армии начали отходить к Березине. За рекой они надеялись найти передышку и спасение. Пути отхода были обозначены разбитой техникой, телами убитых солдат. Было брошено много исправных орудий, танков, тягачей, автомобилей.
«Противник предпринял попытку оторваться от наших войск, — вспоминал генерал Кузьма Никитич Галицкий, командующий 11-й гвардейской армией. — Но это ему не удалось. В течение суток наши войска разгромили на Минском шоссе пять отдельных колонн противника и взяли в плен до 2 тысяч человек, трофеями стали 30 исправных орудий, 45 минометов, 60 пулеметов…»
Освобожденный Севастополь. Черноморские моряки снова в Крыму. На советско-финской границе восстановлен наш пограничный знак.
Вот и Германия. И снова надо подниматься в атаку, бомбежками с воздуха ломать сопротивление врага.
Наша пехота и танки в немецких городах. Нашим солдатам пришлось не только брать их, но и от мин очищать. Это эпизоды конца войны.
Плакат Кукрыниксов.
Посмотри на пучок красных стрел, идущих на запад с участка Витебск — Орша, полюбуйся им, читатель. 3-й Белорусский успешно выполняет план Ставки Верховного Главнокомандования — войска фронта, преодолев Березину, движутся к Минску. В голове каждой дивизии передовые отряды: танки, пехотинцы и саперы на автомобилях, самоходные орудия, пушки на прицепе у тягачей, «катюши». Ни часа передышки врагу. И себе при этом тоже ни часа передышки. Пока бежит, надо поддавать ему жару. В летнем небе наши истребители Низко проходят штурмовики, выше плывут бомбардировщики. Где-то впереди фашисты зацепились за какую-то речку или высотку. Надо тут же сбить их — бомбой, снарядом, миной, пока не укрепились…
Только тот, кто бывал под вражеской бомбежкой, может понять, какое это великое счастье — видеть над собой свои самолеты, и в таком обилии!
Пожаров мало. Почти все, что можно сжечь, гитлеровцы давно сожгли. Бывшие деревни обозначены рядами закопченных печей с полуобвалившимися трубами. Из некоторых идет дымок: в печке что-то варится. А жилища теперь в огородах — по типу солдатских землянок. Женщины, дети, старики смотрят на бесконечное движение войск, на танки, на грузные самоходки, словно спрашивают без слов: «Где же вы были, родные, все эти три года? Почему не приходили раньше?»
«Письмо с фронта». Картина А. Лактионова.
Западнее Орши, у станции Погост, танкисты перехватили железную дорогу. Пути заставлены товарными вагонами — несколько эшелонов. А в вагонах, закрытые снаружи на засовы, наши сограждане, которых спешили увезти в Германию. У каждого на белой тряпице, пришитой к одежде, номер.
Сколько слез пролилось в тот час на пыльные комбинезоны танкистов…
В районе Орши, недалеко от деревни Шалашино, в штабном блиндаже фашистской 78-й штурмовой пехотной дивизии нашли распятого на стене красноармейца: гвозди вбиты в лоб, в ладони разведенных рук, в ступни ног. Лицо обезображено ударами холодного оружия, грудь исколота ножом. Это был комсомолец гвардии младший сержант Юрий Васильевич Смирнов из 1-й роты 1-го батальона 77-го стрелкового полка 26-й гвардейской дивизии. Наши танки с десантом автоматчиков на броне проходили недалеко от деревни и попали под обстрел. Тяжело раненный Смирнов упал с танка. Фашисты схватили его. На допросе пытали — кололи грудь и лицо ножом. Боец молчал. Тогда и умертвили героя такой смертью. Подробности гибели гвардейца видны из протокола допроса пленного офицера штурмовой дивизии:
«Наша дивизия занимала оборону южнее Орши, западнее селения Шалашино.
Перед полуночью стало известно о прорвавшейся группе советских танков. Было выслано несколько групп автоматчиков с приказом взять пленного. Через некоторое время в штабной блиндаж доставили десантника. Он был ранен.
Вопрос: этим десантником был гв. мл. сержант Юрий Смирнов?
Ответ: Да, его фамилия была Смирнов.
Вопрос: Сколько времени продолжался допрос?
Ответ: До утра… До того времени, когда танковый десант перерезал шоссе Орша — Минск и командир 256-й пехотной дивизии барон Вьюстенгаген убит, его дивизия разбита, а остатки сдались в плен.
Вопрос: Что вы узнали из допроса?
Ответ: Ничего. Русский солдат ничего не сказал. Мы возлагали на допрос большие надежды. Если бы узнали, куда идут танки и сколько их, мы бы организовали отпор. Мы бы спасли важную стратегическую магистраль Орша — Минск, и кто знает, как повернулась бы Оршанская операция. Во всяком случае, я не был бы военнопленным.
Вопрос: Что стало с Юрием Смирновым?
Ответ: Во время допроса он умер.
Вопрос: Какими методами пользовались вы при допросе?
Ответ: Я отказываюсь отвечать на этот вопрос».
Гвардейцы генерала Галицкого разгромили 78-ю штурмовую дивизию к концу того же дня, когда умер под пытками Юрий Смирнов, — 25 июня. Несколько позже был взят в плен ее бежавший командир генерал Траут. В этой книге я несколько раз цитировал немецкого генерала Курта Типпельскирха. После войны он занялся мемуарами и анализом своих поражений, а в дни Белорусской битвы командовал 4-й армией, в которой была эта самая штурмовая дивизия.
На войне существовал обычай писать письма родным погибшего товарища. Бойцы 77-го полка послали письмо матери Юры — Марии Федоровне (отец Василий Аверьянович погиб под Сталинградом в 1942 году). Ответное письмо всегда останется письмом свежим и никогда не будет просто музейным документом — столько в нем материнского горя! Прочти его, читатель. Оно адресовано и тебе, человеку мирной жизни.
«Здравствуйте, родные мои сыночки, воины Красной Армии!
Милые мои, если бы вы знали, как облегчили мне материнское горе своим участием и письмами. Как я узнала, что наделали эти изверги над моим Юрой, места себе найти не могла, ночи не спала, хлеба не смела взять в руки. И на это ли я растила и холила сына? Как подумаю о его смертных мучениях, заплачу, и вспоминается мне Юра маленький, трех годов, здоровый, веселый. Хочется его понянчить, погладить по головке и помыть ручки и ножки. И снова я читаю в ваших письмах страшные слова: „распят на кресте“. Господи! В ноги, в руки, в голову моего мальчика вколотили немцы гвозди. Милые мои, прошу, отомстите немцам за Юру, за его страдания и страшную боль, за мое неутешное горе.
Все вы просите меня написать про Юру, как он жил, рос, какой был. Я даже затрудняюсь, что вам ответить. Жил он обыкновенно, ничем не выделялся. Любил лес, речку, лошадей, дружился с ребятами. Учился неважно, хотя я его и ругала за это. Был очень упрямым и настойчивым. Уж если что задумает, то обязательно сделает, своего добьется. Меня и сестер, Люсю и Тосю, очень любил. Бывало, набалует или обидит, то обязательно вечером попросит прощения. Хоть и трудно ему это было при упрямом характере. Работать Юра любил. Все умел в хозяйстве делать. Всегда нам помогал. В армию пошел с охотой. Оттуда часто писал письма. Заботился о нашем здоровье и благополучии.