О гибели его сами знаете, и писать мне об этом очень трудно. Единственное утешение, что сын мой прожил короткой, но хорошей жизнью. Сумел молчать под пытками, не продал Родину. Этим я горжусь, и это поддерживает меня в горе. Пишите мне, ведь ваши письма — единственная моя радость и отрада. Желаю вам всем здоровья, долгой жизни и скорой победы над врагом».
Ты спросишь, почему не подобрали раненого? «Война была…» — вот ответ на такой вопрос. Юрий Смирнов в танковый десант вызвался добровольцем. Разве он согласился бы ценой своего возможного спасения обречь на гибель и своих товарищей — десантников и танкистов вместе с танком?
«Письмо маме». Фрагмент картины Н. Бута.
Февраль 1944 г. Обложка журнала «Огонек», посвященного окончательному освобождению Ленинграда от блокады. Рисунок Бор. Ефимова и плакат В. Иванова.
Плакат В. Дени.
Бобруйский котел
Хорошо идет на запад 3-й Белорусский фронт. Проходит в сутки по 20–25 километров. И 1-й Белорусский движется на запад с такой же скоростью. Преодолены реки Друть, Березина, Птичь, Свислочь, Случь… Войска — с танками, с артиллерией — прошли такие места, где лесной зверь и тот тонул в болотах и топях.
Константин Константинович Рокоссовский вспоминал впоследствии: «Войска 65-й и 28-й армий, наносившие второй удар, тоже имели перед собой лесистую, заболоченную местность, которую пересекали притоки р. Припять. (Первый удар, севернее Бобруйска, наносили 3-я и 48-я армии).
Нелегкое дело предстояло нашим солдатам и офицерам — пройти эти гиблые места, пройти с боями, пройти стремительно.
Люди готовили себя к этому подвигу. Пехотинцы невдалеке от переднего края учились плавать, преодолевать болота и речки на подручных средствах, ориентироваться в лесу. Было изготовлено множество „мокроступов“ — болотных лыж, волокуш для пулеметов, минометов и легкой артиллерии, построены лодки и плоты. У танкистов — своя тренировка. Помнится, как-то генерал Батов показал мне „танкодром“ на болоте в армейском тылу. Часа полтора мы наблюдали, как машина за машиной лезли в топь и преодолевали ее. Вместе с саперами танкисты снабдили каждый танк фашинами, бревнами и специальными треугольниками для прохода через широкие рвы…
Особое внимание уделялось разведке — и воздушной, и войсковой всех видов, и радиоразведке. Летчики 16-й воздушной армии произвели полную аэрофотосъемку укреплений противника на бобруйском направлении, карты с полученными данными были немедленно разосланы войскам. Только в армиях правого крыла произвели четыреста поисков, и наши мастера-разведчики притащили больше восьмидесяти „языков“ и важные документы…
От штабов всех степеней мы требовали постоянного контроля с земли и с воздуха за тщательной маскировкой всего, что делалось в войсках фронта. Гитлеровцы могли увидеть только то, что мы хотели им показать. Части сосредоточивались и перегруппировывались ночью, а днем от фронта в тыл шли железнодорожные эшелоны с макетами танков и орудий. Во многих местах наводились ложные переправы, прокладывались для видимости дороги. На второстепенных рубежах сосредоточивалось много орудий, они производили несколько огневых налетов, а затем их увозили в тыл, оставляя на ложных огневых позициях макеты».
Трудно представить, сколько сил ушло на подготовку операции. Реки солдатского пота пролились в те жаркие июньские дни. Но пот не кровь. Тысячи солдатских жизней сберегла предварительная усердная работа.
Армии 1-го Белорусского фронта начали наступление 24 июня, днем позже, чем остальные фронты. В ночь накануне авиация дальнего действия пробомбила оборону немцев полутонными бомбами. На рассвете загрохотала мощная артиллерийская подготовка. И все же двинувшаяся в атаку пехота встретила стойкое сопротивление врага. Днем на помощь пехоте, несмотря на плохую погоду, прилетели штурмовики и бомбардировщики. На левом участке, где дела шли успешнее, вошел в сражение 1-й гвардейский танковый корпус. Затем и на правом участке начали действовать танки — 9-й танковый корпус. Танкисты этого соединения хорошо взаимодействовали с авиацией. Бомбардировщики и штурмовики создали огневой вал, который перемещался с переднего края вражеской обороны в ее глубину. Близко за разрывами бомб шли танки. А когда на передовые части корпуса налетели вражеские бомбардировщики, в бой с ними вступили наши истребители. Ни один наш танк не погиб под тем налетом.
Оба корпуса, преодолев и вражескую оборону, и природные топи, вышли за Бобруйск. 27 июня они соединились западнее города, замкнули кольцо окружения, в котором оказалось 6 вражеских дивизий — 40 тысяч солдат и офицеров.
Гитлеровцы, окруженные юго-восточнее Бобруйска и в самом городе, решили пробиваться на север, на соединение с войсками своей 4-й армии, чтобы затем вместе отходить на укрепленные рубежи за Березиной. (Найди Бобруйск на карте.)
К южной и западной частям кольца уже подошли наши стрелковые дивизии и уплотнили фронт окружения. А на севере были только танки. В промежутках между танковыми частями и могли прорваться враги.
Я думаю, читатель, тебе запомнилось число наших самолетов в Белорусской операции! В те дни летчики работали с огромной пользой: вели разведку, бомбили оборонительные сооружения врага и его переправы, штурмовали отступавшие колонны, в небе и на аэродромах уничтожали фашистские самолеты. Но до вечера 27 июня никто не предполагал, что летчики 16-й воздушной армии совершат еще и дело, не виданное во все минувшие годы Великой Отечественной войны.
Во второй половине 27 июня в расположении окруженного врага начались сильные взрывы и пожары — гитлеровцы взрывали и жгли военное имущество, которое не могли взять с собой. В это же время авиаразведка обнаружила скопления вражеской пехоты, танков, артиллерии, автомашин. Колонны, обращенные на север, увеличивались. Скопления войск в лесах возрастали. Стало ясно, что гитлеровцы вот-вот, упредив подход наших стрелковых соединений к северной части кольца, ринутся на прорыв. И прорвутся.
В те часы единственная надежда была на авиацию. Командующий 16-й воздушной армией генерал Сергей Игнатьевич Руденко получил приказ Жукова и Рокоссовского: «Нанести удар по окруженной группировке до наступления темноты…» До наступления темноты оставалось всего четыре часа. А самолеты армии почти все в воздухе — выполняют другие задания. Приходится изумляться, как командующий и его штаб сумели буквально в считанные минуты организовать тот истребляющий, сокрушающий удар с воздуха. Нужно было подготовить возвращающиеся на аэродромы самолеты к новому вылету, уточнить линию фронта окружения — чтобы не ударить по своим, распределить высоты, с которых будут действовать бомбардировщики, а с которых — штурмовики, создать истребительное прикрытие над районом удара, назначить время каждой группе самолетов — чтобы не мешали друг другу, не столкнулись над целью… В небо поднималось 526 боевых машин.
В 19 часов 15 минут первые группы бомбардировщиков и штурмовиков нанесли удары по головной части огромной колонны. Сразу же возник затор на дороге. Последующие группы самолетов уничтожали стоявшую технику и войска, а также скопления войск в лесах. Горели танки, автомашины, взрывались боеприпасы. Клубы черного дыма на 300–400 метров поднимались из лесов в вечернее небо. Фашистов охватила паника. Никто никого не слушал. Никто никому ничего не приказывал. Зенитные орудия врага были побиты штурмовиками, истребители врага не успели прилететь. Фашисты, бросив все, бежали к Березине, пытались вплавь перебраться через реку. Ровно полтора часа длился удар с воздуха. Закончили его штурмовкой наши истребители, которым не пришлось встретиться с вражескими самолетами.