_Оборванец_ (ухмыляется). Ну, спасибо. Очень благодарен. (Исчезает.)
_Томас_. На жесты вы мастер, Георг.
_Георг_. Неприятно запирать зверей в клетку. Только и всего. А вы, Томас, любите сильные эффекты, признайтесь. Мои заводы стоят, мои статуи разбивают вдребезги, в меня самого стреляют. Ваши доводы не лишены силы. (Вспышка света.) Автомобиль. Наконец-то Беттина. (Очень любезно.) Простите мою агрессивность. Ни я вас, ни вы меня не переубедите. К чему тогда спорить? У меня, впрочем, перед вами преимущество: вы меня, как личность, не признаете, а я вас - признаю.
_Беттина_ входит: бледная, окровавленная, лицо перевязано;
ее поддерживает под руку горничная.
_Георг_ (бросается к ней). Что случилось, Беттина?
_Беттина_ (горничная и Георг усаживают ее в кресло). Ничего, дорогой. Пустяки.
_Горничная_. Они бросали в машину камнями. Мы были уже у самой виллы. Осколки стекла попали в лицо.
_Георг_. Бегите же. Звоните врачу.
Горничная уходит.
_Георг_. Беттина. Милая Беттина. Очень больно тебе? Чем тебе помочь?
_Беттина_. Ничего, дорогой, ничего.
_Томас_ (медленно приближается). Беттина.
_Георг_ (вспылив, по тихо). Уходите. Я ненавижу вас.
_Томас_ (с усилием поворачивается, делает несколько шагов к выходу). Прощайте.
_Беттина_. Подойдите ко мне, Томас. (Протягивает ему руку.) Забудьте то, что он сказал.
Томас берет ее руку.
_Георг_. Уходите.
Томас в большом горе удаляется.
КНИГА ВТОРАЯ
Тот, кто действует, всегда лишен совести.
Лишь у созерцателя есть совесть.
Гете.
1
Комната Томаса. _Анна-Мари_. _Кристоф_. _Конрад_.
_Анна-Мари_. Вы его не убедите.
_Кристоф_. Но должен же он понять. Надо рассуждать трезво. Как быть? Не подставлять же ему голову под пули только потому, что он гений?
_Анна-Мари_. Никто не может его теперь понять. Он часто внушает мне страх.
_Конрад_. Когда ему вручат приказ о явке, тогда будет уже поздно. Пока еще довольно легко освободить его. Надо только, чтобы он захотел этого.
_Анна-Мари_. Но он не захочет. Он прямо-таки ждет этого приказа. Уверяю вас.
_Конрад_. Томас - это сгусток ненависти. С тех пор как он умолк, его глаза агитируют лучше, чем самые пламенные речи.
_Анна-Мари_. Он совершенно перестал спать. Прошлой ночью он прилег на полчаса и вдруг начал стонать. Я спросила: "Ты спишь, Томас?" - "Нет", отвечает он, встает, одевается, садится к окну и смотрит в ночь. Без конца. Я спрашиваю: "Что с тобой?" Он только взглянул на меня, и взгляд был такой пустой, что у меня мурашки по спине побежали. И бросился вон. И вот до сих пор его нет.
_Кристоф_. Надо с ним поговорить. Вы, Конрад, должны урезонить его.
_Томас_ (входит). Вы здесь? Военный совет держите, а?
_Анна-Мари_. Ты, наверное, голоден, устал. Приготовить тебе завтрак?
_Томас_. Да, приготовь мне завтрак.
Анна-Мари уходит.
_Томас_. Я буду пить кофе и, может быть, даже булочку съем, а то и две. Видите, друзья, я благоразумен.
_Кристоф_ (печально). Почему ты не разговариваешь с нами? С тех пор как газета запрещена, ты совершенно не говоришь с нами.
_Томас_. О чем говорить? Вы добры ко мне. Вы преданны нашему делу. Вы отважны. Именно отважны, - это настоящее слово. Но мне нечего сказать вам. При всем желании. О чем говорить, друзья? Каждый из нас может спросить: почему? Но другой ответит ему тем же вопросом: почему? Конрад, умный Конрад, скажите, о чем говорить? (Похлопывает его по плечу; насмешливо). Голосовать против военных кредитов, что ли?
_Конрад_. Да, следовало бы. Среди прочего - и это. Бросать оружия не надо. Чем больше война раздувает отчаянье, тем лучше наши перспективы. Надо уметь спокойно смотреть на кровь, если хочешь быть врачом. Разве это мужество - закрывать глаза при виде крови? Разве это мужество - бежать по ночам в лес и там кричать деревьям о своем отчаянье?
_Томас_. Нет. Мужественно убить какого-нибудь генерала, зная, что за это убьют тебя. Мужественно обратиться с речью к народу, зная, что тебя бросят за решетку. Я не обладаю мужеством, умный Конрад; я не могу быть трезвым, милый Кристоф. Я вижу, как люди сходят с ума, я вижу, как люди умирают гнусной смертью, и тела их сваливают в ямы, как мусор. Я не могу рассуждать трезво, друзья.
_Кристоф_. Что ж ты собираешься делать, Томас?
_Томас_. Ждать.
_Конрад_. Чего?
_Томас_. Этого я не могу вам сказать. Этого не выразить словами. Вы себе представьте: пока мы здесь с вами разговариваем, там непрерывно умирают люди. Железо и огонь мечут они друг в друга; день и ночь они убивают друг друга. Представьте это себе! Я не могу рассуждать трезво, друзья мои!
_Конрад_ (с силой). Томас Вендт! Проснитесь! Неужели вы в состоянии сидеть и предаваться горестным размышлениям? Неужели вы не хотите действовать?
_Томас_. Помните редактора Веннингера? Он носил пенсне, он был уродлив, озлоблен, он смотрел на людей исподлобья. Он пошел и застрелился и взвалил на меня тяжкое бремя. И Беттина. Вы знали Беттину Гейнзиус? Достаточно было увидеть ее, чтобы понять, что такое красота. Теперь ее лицо обезображено навеки. Потом расстреляли рабочих. Семнадцать человек, если я не ошибаюсь. И много рабочих брошено в тюрьмы на долгие годы. На моем пути стоят могильные кресты; много, очень много крестов. Я не хочу действовать, Конрад.
_Конрад_. Поберегите себя. На будущее. В ближайшие дни вас призовут в армию. Разрешите мне похлопотать о вашем освобождении.
_Кристоф_. В самом деле, Томас. Ведь это же бессмысленно: позволять глумиться над собой какому-нибудь прохвосту унтеру, валяться в промозглых окопах. Бессмысленно позволять помыкать тобой, как скотиной, и, как скотина, идти на убой.
_Томас_ (взглянув на него; очень сухо). Конечно, Кристоф, в этом нет никакого смысла. Так. А теперь я буду пить кофе. Я чертовски устал. (Говорит в сторону соседней комнаты.) Анна-Мари, готов кофе? Если желаете составить мне компанию, прошу вас. Но ни слова о войне, освобождении от призыва и о каких-нибудь действиях. Ни слова.
2
Отлогий берег реки. Скамья. Вечер.
_Анна-Мари_ (одна). Так я сидела тогда. И так же заходило солнце. Теперь я бы этого больше не сделала. Он уехал, едва взглянув на меня. Когда я купалась в деньгах, я тосковала по нем. Теперь я почти рада его отсутствию. Три недели назад я отерла бы грязь с сапог последнего нищего. Почему же теперь я всем своим существом жажду нарядных людей, света и музыки? Я не хочу нести чужое бремя - нужду, уродство. Я не могу жить так, как он от меня требует. Я не хочу быть тенью Томаса.