_Беттина_ (одна, вздрагивает). Кто там?
_Георг_ (входит). Это я. Я шел по траве. (Целует ей руку, тихонько гладит по волосам.) Беттина.
_Беттина_. Ты вернулся?
_Георг_. Долго я отсутствовал?
_Беттина_. Для меня время тянулось долго. Очень было тяжело расставаться с ней?
_Георг_. Сегодня можешь лепить из нее все что угодно, а завтра все опять распадается. (После паузы, резко.) Ему следовало оставить ее такой, какой она была: тупой, довольной. Теперь она мечется от одного чувства к другому, бросается из одной крайности в другую; у нее нет точки опоры. Ужасно подумать, кому она сейчас бросилась на шею.
_Беттина_. Быть может, она была для него только образом. Ведь он во всем видит только образы. Быть может, она была для него только образом той косной массы, которой он хочет помочь.
_Георг_. Он сеет несчастье всюду, где появляется. Он одержимый, меченый.
_Беттина_. Разве тебе не жаль его? Подумай только, он валяется в какой-нибудь яме, под огнем, ожесточенный, безмолвный; вокруг - ни единой души, которая бы поняла его.
_Георг_. Он этого хотел. И ты еще защищаешь его, Беттина, после всего, что он причинил тебе.
_Беттина_. Он страдает больше, чем те, кого он заставляет страдать.
7
Воронка, вырытая снарядом. Знойное солнце.
Группа солдат, из них некоторые ранены. _Томас_.
_Первый_ (раненый). Пить! Пить!
_Второй_. Тебе нельзя пить. Не то взвоешь от боли.
_Третий_. Хоть бы стрелять начали. Эта тишина невыносима.
_Четвертый_. А там они сидят теперь по разным кафе. Играет музыка. Газетчицы выкрикивают названия газет. Перед кино - давка. Молодые люди слоняются, курят и бегают за первыми вечерними проститутками, дежурят у служебных входов в универмаги, поджидают продавщиц.
_Первый_. А тут лежи и подыхай. Хороша справедливость. Ведь должен быть какой-нибудь смысл в том, что происходит.
_Второй_. Почему должен быть?
_Третий_. Вот и я так думаю. К черту эти розовые бредни. Надо быть трезвым. С девчонками фасон держать не штука. Вот когда каждую минуту тебя может прихлопнуть - тогда держи фасон.
_Второй_. Этого ввек не забыть: лежишь и ждешь смерти, а над тобой само небо горит.
_Четвертый_. Вы видели, какой смешной был лейтенант?
_Третий_. Хороший парень. Не слишком мозговитый. Жалко, что его так сразу накрыло.
_Четвертый_. Он упал навзничь. А монокль остался в глазу. Очень смешно.
_Томас_ (глядя перед собой, со злобой, тихо). Выжечь все это у себя в мозгу. Запечатлеть в глазах, в ушах. Всосать в кровь.
_Второй_. "Пупсик, звезда моих очей". Я так люблю музыку. До смерти хочется вспомнить какой-нибудь хороший мотив. Не выходит. Все точно ветром сдуло. Только все та же избитая, глупая песенка. "Пупсик, звезда моих очей..." На зубах навязло.
_Первый_. Пить, пить, товарищи! (Стонет. Что-то бессвязно лепечет.)
_Второй_. Что с тобой, друг? Кончаешься? Может, сказать что-нибудь хочешь?
_Первый_. Что сказать? (Судорога проходит.) Чепуха. Если ты запомнишь, что я скажу, а я уже буду падалью, то что мне с того? Дружба? Ерунда. Любовь? Чушь. Отечество? Обман. Все это - бумажные деньги, сплошной обман.
_Молоденький солдат_ (ранен). Когда мы были на отдыхе, я пошел к проститутке. Первый раз в жизни. Она разделась, она была тугая, круглая. У меня дыханье сперло. Я взял да убежал, она мне вслед хохотала. И вот я умираю, так и не узнав женщины.
_Томас_ (про себя, тихо). Я не умру. Я вернусь, чтобы все увидели то, что я вижу. Я заставлю их видеть.
_Третий_. Никогда не знал женщины этот малыш. Скажи пожалуйста! Когда лежишь и в тебе копошатся черви и ты превращаешься в прах, что толку, если у тебя было не меньше женщин, чем у кронпринца?
_Четвертый_. Умереть от жажды. Страшное дело. Надо же было, чтобы дьявол нас занес как раз на южный фронт. Досаднее всего, что приходится подыхать у этих макаронников.
_Третий_. Поглядите-ка на Вендта. Так ничего от него и не дождались. Трубили о нем в газетах, пили за его здоровье, кричали, что он необыкновенный парень. А он лежит и подыхает, и ни одной собаке нет до него дела.
_Четвертый_. И даже если бы у них хватило благородства не брать его и позволить ему писать свои стихотворения и произносить свои возвышенные речи, все равно, и он бы ничем не помог. Ни один человек в мире не может помочь.
_Томас_ (про себя, сквозь зубы). Я не умру. Хорошо бы умереть. Но я не имею права. Я должен рассказать миру правду. Я должен перестроить мир.
_Первый_. Проклинать? Плакать? Молиться? Или... а-а...
_Третий_. Язык держать за зубами, тысяча чертей! Мутит от этой вечной трескотни. Просто голова кругом идет. И всегда долговязый заводит волынку. Не желаю больше слушать весь этот вздор.
_Второй_. Мне кажется, товарищ, тебе нечего кипятиться.
_Третий_. Почему?
_Второй_. Он уж на том свете, по-моему.
_Четвертый_. Бедняга. Самое лучшее для него.
_Третий_. Вот и трескотне конец. Теперь хоть подохнуть можно будет спокойно.
8
Кабаре. Господин Шульц, Анна-Мари, господин из австрийского
посольства. Мужчины, девушки. Со сцены доносится музыка
модных танцев и ритмическое шарканье ног танцующих.
_Господин из австрийского посольства_ (аплодирует двумя пальцами), Пр-э-э-лестно! Пре-э-э-лестно!
_Анна-Мари_. Ну и лодыжки у этой козы. С такими лодыжками не лезут танцевать. Да еще горб на спине.
_Господин Шульц_. Да, Анна-Мари, у нас насчет этого ассортимент получше. (Хлопает ее по спине.)
_Какой-то господин_. В моем лице вы видите величайшего неудачника нашего столетия. До войны я жил в тропиках. Десятки лет занимался проблемой, как приспособить тропики для европейцев. Я изобрел систему центрального охлаждения для отдельных домов и целых кварталов. Вдруг... эта проклятая война, пришлось все бросить и вернуться. Что же теперь прикажете делать с моим центральным охлаждением здесь, в Центральной Европе, где даже летом требуется паровое отопление!
_Анна-Мари_. Ну, что это за танцы? Все как деревянные, как калеки. Мертвые они, что ли? (Кельнеру.) Капельмейстера сюда!
_Тайный советник_. Что вы задумали, сударыня?
_Анна-Мари_. Мне нужен настоящий темп.