_Томас_. Вон!
_Конрад_. Хватит, Веннингер. Ступайте.
_Веннингер_. Я иду. Но я сорву с вас маску, Томас Вендт. Пусть все видят ваше настоящее лицо. Я разоблачу вас, знайте это. (Уходит.)
_Конрад_. Вы повредили себе и делу. Сенсация нам необходима. Деньги на исходе. Нужны новые читатели. Я не знаю других средств пропаганды.
_Томас_. Если успех нашего дела невозможен без такой низкопробной пропаганды, тогда не стоит за него драться.
_Кристоф_. Вряд ли он сделал это со злым умыслом.
_Томас_. Он завистлив. Это человеконенавистник, он хотел бы сам очутиться на месте Георга.
_Конрад_. Чего вы добились? Вместо Веннингера надо посадить другого редактора. И опять все повторится сызнова. Если вы хотите, чтобы газета читалась, вам не обойтись без личных нападок.
_Томас_. Я веду борьбу против идей, а не против личностей.
_Конрад_. Вам всегда придется попадать в людей, если вы намерены поразить идею. Вы должны творить несправедливость во имя справедливости, Томас Вендт. Вы хотите одними идеями вершить политические дела? Или вести газету? Вы хотите одними идеями побудить рабочих к стачке?
_Томас_. Да. Да. Да. Я этого хочу. Я потерял бы всякую веру в человека, если бы мне это не удалось.
_Конрад_. В таком случае теряйте вашу веру в человека. А я пойду и постараюсь как-нибудь обезвредить нападки Веннингера.
_Кристоф_ (убеждая). Томас, надо рассуждать трезво. Не парить в облаках, Томас. Оставаться на земле. (Уходит.)
_Томас_ (один). Творить несправедливость во имя справедливости. Пользоваться низкопробными средствами, чтобы больше никогда никому не пришлось прибегать к ним. Оставлять за собой кучу грязи, чтобы будущие поколения могли жить в чистоте. (Опускает голову.)
_Господин Шульц_ (входит). Добрый день, господин Вендт. Как живете? Вид немного утомленный, измученный, побледнели. Вполне понятно. Отчаянно работаете, а?
_Томас_. Что вам угодно, господин Шульц?
_Господин Шульц_. Носятся слухи, что вы немного засыпались. Капитал на исходе. Затруднения с типографией и так далее. Я рассчитал так: Томас Вендт и я - добрые старые знакомые, соседи, и потом все это невероятно благородно... Короче говоря: если вы пожелаете, то пятьдесят, шестьдесят тысяч к вашим услугам.
_Томас_. Вы предлагаете мне...
_Господин Шульц_. Рассчитываю, разумеется, что ваша газета будет вестись в том же духе, что и раньше. Если, к примеру сказать, вы имеете что-нибудь против меня, валяйте во всеуслышание. Но, пожалуйста, не лично, а как-нибудь поизящнее, в порядке общего вопроса. Ударение - на идее, на принципе. Короче говоря: писать должны вы сами, а не этот господин, например... как его? Веннингер, кажется.
_Томас_. Вы так думаете?
_Господин Шульц_ (доверительно). Против Георга Гейнзиуса пусть себе пишет ваш господин Веннингер. Это пожалуйста. Великолепная статейка, просто замечательная. Стачка на предприятиях конкурента всегда желательна.
_Томас_. Почему вы мне предлагаете деньги?
_Господин Шульц_. Младенец вы! Более выгодного помещения капитала я не представляю себе. Собственно, вам бы следовало предложить государственную дотацию. Ибо кто является надежнейшей опорой трона и алтаря? Капитал. А кто является надежнейшей опорой капитала? Вы.
_Томас_. Я?
_Господин Шульц_. Тут простой расчет. Когда революция пускается в дипломатию, когда она идет на компромиссы, на соглашения, когда выдвигает умеренные требования, вот тогда она опасна. Но делать революцию так, как это делаете вы, почтеннейший, - благородно, в порядке общих идей, - вот это славно, это хорошо. Против такой деятельности никто не будет возражать, за нее и я подниму обе руки. На такие статьи, как ваши, мы все одинаково реагируем - восторг и аплодисменты от Мааса до Мемеля. Да вы знаете это гораздо лучше меня.
_Томас_. Так вы не боитесь идей, их распространения?
_Господин Шульц_. Идей? (Прыскает со смеху.) Но, дражайший, почтеннейший. Кто носится с идеями, тот не бьет. Бьет тот, кто голоден, у кого есть кулаки и, по возможности, винтовка.
_Томас_. Зачем, по-вашему, я издаю газету?
_Господин Шульц_. Зачем? (Смеется.) Вот еще! У каждого есть какая-нибудь страсть. У меня - это мои фабрики, моя вилла, мои женщины, мои маленькие удовольствия. У вас - ваши драмы, ваша газета, ваша идея. Вам всегда нравилось, чтобы о вас шумели. Вы подумываете о небольшом мандатике депутата рейхстага. (Фамильярно подталкивает его в бок.) Между нами, девушками: разве это не так?
Стало быть, если понадобятся деньги, повторяю: к вам и вашим идеям чувствую огромное почтение. В благородных начинаниях всегда готов быть компаньоном. До шестидесяти тысяч, как сказано. До свиданья, почтеннейший. И пишите. Да покрепче валяйте. В девяносто лошадиных сил. (Уходит.)
Томас один. Сидит опустив плечи.
_Кристоф_. Пришли Георг Гейнзиус с женой.
_Томас_ (встрепенувшись). Они уже читали?
_Кристоф_. Не знаю. (Уходит.)
Георг и Беттина входят.
_Беттина_. Мы хотели проведать вас.
_Георг_. Беттина считает, что вы не только народный трибун, но до некоторой степени и Томас Вендт.
_Беттина_. И наш друг. Так, значит, здесь вы работаете. И пишете теперь исключительно для вашей газеты. И все ваши прекрасные планы...
_Томас_ (с раздражением). Я забросил их. У меня более важные дела.
_Беттина_. У вас плохой вид, Томас. Я от души была бы рада, если бы вы разрешили мне...
_Томас_. Спасибо, Беттина. Мне ничего не нужно.
_Георг_. Как поживает Анна-Мари? Я слышал, она все еще у моря?
_Томас_. Она пишет редко. Я не знаю, как она живет. (Вспылив.) Это невыносимо. Я ничего не могу прочесть на ваших вежливых лицах.