Наполовину хижина, наполовину ветхий сарай был окружен великолепными зарослями магнолий. Среди блестящих листьев горели гирлянды многоцветных фонариков. Они перемигивались и тихо гудели в темной ночной тишине. Где-то рядом на малом огне сошлись помидоры и чеснок, их аромат смешивался с дымком неярко горящих поленьев. Оставив машину на обочине рядом с грузовиком, принадлежавшим, по словам Барлоццо, поварихе, мы вошли внутрь, сдвинув занавеску из красных пластмассовых бус.
Бильярдный автомат, винные фляги, маленький бар и настой пятидесяти тысяч выкуренных здесь сигарет встретили нас в первом помещении. В нем никого не было. Сквозь еще одну занавесь из бусин мы прошли в зал побольше, с длинными обеденными столами, застеленными клеенкой — со своим узором на каждом. Возвестив о своем появлении кратким «Permesso? Разрешите?», Барлоццо прошел в дверцу на дальнем конце зала, выпустив наружу парное дыхание хорошей кухни. Жестом он велел нам следовать за ним.
На прочном деревянном столе медленными и ритмичными движениями катала пасту хозяйка грузовика — крошечная женщина лет семидесяти, подобравшая пламенно-рыжие волосы под белый бумажный колпак. Ее звали Пупа — Кукла.
Мы прервали заключительную сцену фильма «Хороший, плохой, злой», который показывал потрескивавший маленький телевизор на стене. Барлоццо, словно вошел в церковь под конец мессы, молча дожидался окончания фильма, прежде чем заговорить, и мы, затаив дыхание, замерли у него за спиной. Когда Клинт ускакал в Маремму, Пупа — ни на миг не прекращавшая работы — повернула к нам голову и пожелала доброго вечера.
— С’е solo ипа porzione di polio con i peperoni, pappа al pomodoro, cicoria da saltare, в la pan-zanella. Come carne c'e bistecca di vitella e agnello impanato da friggere. Остался один цыпленок с перцами, томатное пюре, цикорий соте и хлебный салат. Из мяса — телячий бифштекс и жареная баранина в панировке, — сообщила она нам, не дожидаясь просьбы об ужине.
— Е la pasta? А паста? — спросил Барлоццо, кивая на тонкие желтоватые полоски, которые она раскатывала.
— Eh, по. Questa е per domani, per il prunzo di Benedetto. Нет, это на завтра, на обед Бенедетто, — возразила она, не разгибаясь.
— Тогда мы возьмем всего понемногу, — сказал он ей и, вспомнив о нас, добавил: — Scusatemi, siete i nuovi inquilini di Lucci. Извини, это новые жильцы Луччи.
Вернувшись в столовую, мы побродили вдоль стен, разглядывая украшения: солидную коллекцию обложек комикса «Дэрдевил» в ярко-голубых эмалевых рамках — а Барлоццо тем временем наполнял керамические кувшины, открывая краны бочек с белым и красным вином, и разливал его в рюмки.
— Aspetta, aspetta, faccio to! Подождите, подождите, а вот и я! — послышался голос из-за красных бус.
Голос принадлежал парню лет двадцати, выскочившему откуда-то из-за кустов магнолии, весь в «Армани», блестящие черные волосы завиваются на лбу, как у Цезаря, и благоухают лаймом. Барлоццо представил его как Джанджакомо, внука Пупы и местного официанта.
Парень пожал нам руки, приветствовал Барлоццо тройным поцелуем, усадил нас, разлил вино, сообщил, что ягненок божественный, и внезапно из тосканской глуши мы перенеслись в Спаго. Хотя в этой траттории нет даже меню, посетители едят то, что приготовила сегодня бабушка, но Джанджакомо настаивает, чтобы мы честь-честью сделали заказы, записывает медлительной натруженной рукой, несколько раз повторяет вслух пожелания каждого и убегает в кухню, неся вести, как горячие уголья.
— Он хочет найти работу официанта в Риме, вот и тренируется пока здесь, — сообщил Барлоццо таким тоном, словно обслуживать столики в Риме — все равно что продавать открытки в Содоме. Барлоццо рассказал нам, что охотники приносят Пупе свою добычу, чтобы она здесь ее разделала и приготовила. Один из охотников — ее amoroso, дружок, и в охотничий сезон он каждое утро звонит ей из своего грузовика, докладывает, сколько дичи добыл. Если верить Барлоццо, Пупа, когда он звонит ей с дороги, называет его carina, милый. И говорит, что приоделась, уложила волосы, надушилась и ждет звонка. Впрочем, Пупа всегда суетится. Словом, они с дружком по телефону условливаются о свидании, и она выезжает ему навстречу, чтобы забрать дичь и приготовить ее на обед, а сама вручает ему пару panini с начинкой из мортаделлы, восьмичасовую закуску перед работой в саду.
В охотничий сезон у нее в кухне больше зайцев и кабанов, оленей, куропаток и фазанов, чем их в лесу осталось. Все охотники приносят сюда свою добычу и по очереди закатывают большой пир для родных и друзей, друг для друга. Но готовит всегда Пупа. Это из тех заведений, куда можно позвонить утром и заказать жареного кролика и блюдо тушеных бобов на утро, рассказывает Барлоццо, и похоже, что он описывает собственные привычки.