Его уже почти не осталось.
И вместе с тем этим временем, этим долгим молчанием как бы скрепляется договор, который ни один из нас уже не нарушит.
Ночью меня обволакивает слабенький дождь. Собственно, дождем это назвать нельзя: редкая морось – она испаряется, не достигая земли. Воздух, тем не менее, становится влажным, и влага серебристой пыльцой оседает на листьях, на почве, которые ее жадно впитывают. Я мельком догадываюсь, откуда пришел этот дождь. Аглая, собрав почти весь имеющийся у нее остаток воды, превратила его в туманное облако и направила в мою сторону.
Аглая фактически спасает меня. Морось легкая, но это та малость, которой мне не хватало: пушинка, которая тянет вниз чашу весов, сумма очков на игральных костях, брошенных богом, которая определяет, что выпало – жизнь или смерть. Я мгновенно поглощаю ее, влага бежит по моим тканям, как поток электричества: клетки корневой ризодермы, оживленные им, тут же вытягиваются, протискиваются чуть дальше в глубь плотной материнской породы, и – о чудо, чудо! – я наконец ощущаю под ней прохладу чистой воды!..
Это похоже на взрыв, из которого образовалась наша Вселенная: бездонный хаос, озаряемый вихрями зарождающихся галактик. Моя маленькая вселенная тоже образуется сейчас в результате бесшумного взрыва: пропитывается водой земля, пробуждается в ней кипучая микрофауна, во все стороны протягиваются нити аксонов, смыкаются синапсы, соединяя между собой осколочные фрагменты растительности, меня переполняет радость – прав был Ясид: вода здесь действительно есть. Не знаю как, но я прозреваю замысловатую конфигурацию: изогнутое длинное горлышко, соединенное с лежащим значительно дальше громадным подземным озером. Вот почему гидрологи ее не нашли: им следовало пробурить скважины на пару километров восточнее. Но кто ж это знал? И вот почему не повезло как Старому, так и Новому Лесу – от их локаций ни до горлышка, ни тем более до самого озера не дотянуться.
Не представляю, сколько все это длится. Время, как и положено в импульсе взрыва, судорожно осциллирует – то сжимаясь в мгновение, то расширяясь до бесконечности. Но когда из-за горизонта выползает плазменный краешек солнца, я уже оказываюсь способным поднять из подземных почек первые лесные проростки: клейкие перышки их разворачиваются навстречу свету. Полноценный лес я, разумеется, так же быстро вырастить не могу, на это понадобится не меньше месяца, но отчетливо чувствую, что он будет, он теперь непременно будет. Встанут деревья и шелестящим пологом прикроют землю от невыносимого жара, прорастет кустарник, запорхают над спасенной травой разноцветные бабочки, изменится климат Поселка, транспирация – испарение через листья и стебли – смягчит сухой воздух, он уже не станет, как наждак, обдирать легкие, да и сам Лес, накопив зеленую массу, начнет притягивать наполненные водой, тяжеловесные облака.
Трудно объяснить это необыкновенное состояние. Обычными человеческими словами его не выразить. Прорастать Лесом – это все равно что создавать симфонию необыкновенной сложности и красоты: каждая мелодия возникает в ней как бы сама собой, каждая нота тут же занимает предназначенное гармонией место. Ничто не сравнится с этим. Словно играет слаженный, колоссальных размеров оркестр, где я одновременно являюсь и слушателем, и композитором, и музыкой, и дирижером.
Причем, симфония заполняет не только маленькую мою вселенную, она омывает собой и весь «ближний мир». Через нее я начинаю как бы видеть все окружающее. Это, безусловно, не зрение в нашем обыденном смысле, но, тем не менее, я ясно вижу Мертвые Земли, пустыней раскинувшиеся на Юг. Я вижу потрескавшуюся твердую почву, исполинские столбы пыли на горизонте, бредущие неизвестно куда, крохотную группу беженцев, которая торопится укрыться от них, развалины городков, сквозь которые пробиваются кое-где колючки черного саксаула. Я также вижу наш дремотный Поселок: запорошенные пылью улицы, палисадники, заборы, дома, вижу крапиву в опуши стеклянных иголок, вижу чахлые, скособоченные посадки на огородах, вижу людей, которые кажутся мне тенями, отброшенными жарой.
Я знаю, что могу разговаривать с ними. Симфонии они, к сожалению, не услышат, но услышат мой голос – он будет эхом отдаваться у них в темных пространствах сознания.
Меня, несомненно, услышит Лелька, и я скажу ей, что я не умер, я по-прежнему жив. Я жив, Лелечка, поверь мне, я жив, я дышу! Я не перестал быть человеком, не бойся, просто я одновременно стал еще и чем-то иным. Для нас ничего не изменится, я всегда буду тебя любить.