- Н-да… – оглядываясь, делает заключение Ника.
Голос его утопает, будто в невидимой вате.
– Ты его не видел месяц назад, - растерянно говорю я. – Он уже совсем погибал… Но когда… исчезла… Аглая… вдруг как бы ожил… Почки набухли… даже листочки… маленькие… проклюнулись… кое-где…
Голос мой тоже мгновенно тонет.
Слова не имеют силы.
- Ну а сейчас – что? – оглядываясь вокруг, спрашивает Ника.
Действительно, что сейчас?
Я осторожно, двумя пальцами, отламываю ближайшую ветку, встряхиваю ее, невесомыми хлопьями осыпается пыль. Ветка совершенно безжизненная: на корявых суставах нет ничего, кроме бугристых наростов – твердых, покрытых чешуйками, царапающими кожу. Но в ту же секунду в сознании у меня взметывается вспышка огня и прокатывается по всему телу искрами обжигающей боли. Точно взрывается внутри мозга крохотная граната.
Я вскрикиваю.
Ника хватает меня за руку:
- Что случилось?..
- Тише! – как можно убедительнее прошу я. – Пожалуйста, тише!.. Не говори ничего… не двигайся… просто стой… стой и слушай…
Сам я уже слышу тот шепот, который обволакивает меня каждый раз, когда я выхожу на ближнюю к Новому Лесу окраину: такой же невнятный, расплывающийся сумеречными пятнами, состоящий не столько из слов, сколько из мятущихся звуков. Правда, теперь он проступает гораздо яснее. У меня почти нет сомнений, что это голос Аглаи. И хотя цельных, осмысленных фраз, как ни напрягайся, по-прежнему не разобрать, содержание его угадывается без труда. Лес умирает от жажды. Воды… воды… – вот о чем умоляет он. Воды… воды… спасите меня… – заклинает нас обоих Аглая. Голос доносится к нам будто из далей небытия, и временами похож на писк больной птицы: пи-ить… пи-ить… пи-ить…
- Ты слышишь? – спрашиваю я Нику.
Он стоит неподвижно, лишь глаза беспокойно, словно прицеливаясь, ощупывают пыльные заросли.
- Вроде – шорох какой-то…
- Шорох?
- Ну – словно бегают какие-то жучки, паучки… скребут ножками по земле… – Он, будто лошадь, встряхивает головой. – Нет, показалось…
Я прикрываю глаза.
Голос Аглаи заполняет меня, как эхо отчаяния.
Впрочем, это и есть отчаяние.
Вот, даже Нике я ничего не могу объяснить…
Преображение – это легко. Надо мной темное, мутное небо, струящееся как горячее варево. Мутное оно от колоссального облака пыли. Где-то, видимо дальше к Югу, прокатилась очередная буря, и ее душный след сейчас перемещается в атмосфере.
Звезд не видно, желтоватым нарывом чуть-чуть вздувается пятно низкой луны. Я лежу на жестких луговых кочках, старясь дышать спокойно и равномерно. Главное – не напрягайся, советовала мне Аглая. Напротив – расслабься, раскинь руки, прижмись к земле, представь, что ты – трава, корни, листья… Почувствуй мир сердцем растений, ощути, что это не «они», нечто отдельное от тебя, а это – ты сам, такой, каким и хотел бы быть… Не бойся смерти, смерти не будет, будет преображение, я верю, что у тебя получится…
Как раз этого я опасался больше всего: а получится ли у меня? Может быть, пролежу всю ночь на земле, а утром встану и недоуменно пожму плечами. Луг меня просто-напросто проигнорирует. И потому Лельке я ничего не сказал: она с головы до ног оросит меня потоками слез, а потом выяснится, что все это было напрасно.
О своем плане я предупредил только Ясида.
Сейчас, когда Коменданта не стало, Ясид, несмотря на возраст, оказался самым главным в Поселке. У него – своя армия. Он полностью контролирует муниципалитет. Ему подчиняются даже матерые мужики. Потому, вероятно, что Ясид знает, что делать.
Он единственный, кто это знает.
Не считая, разумеется, Колдуна.
Остальные пребывают в растерянности.
Ясид спросил:
- Ты твердо решил?
- Да, - сказал я.
Хотя сомнения у меня, конечно, были.
- Ладно, попробуй, не стану тебя отговаривать. Место себе присмотрел?
- В низине, рядом с Каменной Балкой.
Ясид подумал:
- Если начнется буря, ее ж заметет. Задохнешься. Почему не на другой стороне?
Я объяснил ему – почему.
- Сомнительный аргумент.
- Так посоветовала Аглая.
Ясид посмотрел на меня, прищурившись:
- А со мной она разговаривать будет?
- Не знаю, - честно ответил я. – Все же у нас с ней больше общего.