Наши обычные мелкие ссоры и конфликты, которые раньше кончались нежным примирением, становились с каждым днем все более злобными и обидными для обоих. Стены гостиной, в которой мы ссорились, долго дрожали и не могли прийти в себя, даже после того, как оба мы вполне успокаивались. Я с беспокойством и тревогой замечал это.
Постепенно мне стало понятно: затаенный, безысходный и мгновенно вспыхивающий гнев стен вызывал мужчина. Нетрудно было понять, что мужчиной этим был сам ван ден Стар. Он прожил в этом доме один лишь год, но оставил неизгладимый след, атмосферу слепой, враждебной всем и всему ненависти.
Постепенно, с божьей помощью, наша жизнь с Фэй стала входить в привычное русло, и тут я заметил, что моя скромная женушка весьма успешно вытеснила из дома сдержанную и бесстрастную Глорию Треймэн. Ее присутствие теперь почти не ощущалось, зато жестокий дух ван ден Стара давал знать о себе все настойчивее.
Я припомнил тот далекий судебный процесс и фотографии Стара, предъявленные обвинением и приобщенные к делу. Вот он, заносчивый и агрессивный, рядом с Лe Корбюзье и Ллойдом Райтом во время одной из встреч, где обсуждаются проекты застройки Чикаго и Токио, маленький тиран с тяжелой челюстью и нездоровым блеском выпуклых глаз, с приметой болезни щитовидной железы. Потом более поздние фотографии, сделанные уже здесь, в Пурпурных Песках, в семидесятые годы. Его вторжение в экзотический и безобидный мирок кинознаменитостей походило на вторжение акулы в аквариум с декоративными рыбками. Одно было несомненно — этот знаменитый архитектор, автор уникальных проектов, обладал сильной и целеустремленной натурой и одновременно необузданным и непредсказуемым нравом.
У нас с Фэй хватало собственных проблем, и появление злобного призрака ван ден Стара только усиливало напряженность наших отношений. Круг замкнулся и это не сулило ничего хорошего. Попытки восстановить дух былой безмятежности были тщетны. Раздражение мое росло, а вместе со мной накалялась грозовая обстановка в доме.
С какого-то момента я уже точно знал, что во мне усиливаются черты характера ван ден Стара, а это в сочетании с моим растущим раздражением и недовольством Фэй начинает вызывать ответную реакцию дома — напряженность и все большую неприязнь.
Лишь потом, оглядываясь назад, я понял, что вел себя в то время по отношению к Фэй точно также, как ван ден Стар по отношению к своей жене. Шаг за шагом, с фатальной обреченностью, мы повторяли их трагический путь. Страшная развязка могла стать неизбежной.
Фэй раньше меня ощутила, что атмосфера в нашем доме изменилась.
— Что случилось с нашими жильцами, Говард? — уколола она меня за обедом. — Призрак равнодушен к тебе? Дух не желает или плоть не может?
— Не знаю! — раздраженно ответил я. — Это тебе нужно сказать «спасибо». Ты хорошо потрудилась, чтобы все испортить.
С надеждой я обвел глазами столовую, мечтая обнаружить хотя бы намек на присутствие Глории, но она не появлялась.
Фэй отлучилась в кухню, а я остался сидеть за столом, тупо глядя в нетронутую тарелку. Вдруг за моей спиной послышалось едва различимое журчание, серебристая змейка в стене сверкнула и исчезла. Я попытался удержать ее глазами, но не смог.
Это было первое эхо Глории с тех пор, как начались наши ссоры. В спальне горько плакала Фэй. Я поднялся из-за стола, чтобы успокоить ее, и в тот же миг почувствовал, как пространство за моей спиной задрожало. Глория…
Фэй я нашел в ванной. Она еще продолжала всхлипывать, я обнял ее и понял, что тревога, заполнившая дом, была женской, как прямой отклик на волнение и слезы Фэй. И эта тревога не исчезала, ею был пропитан воздух. Я шел по ее следам из одной комнаты в другую, но она затаилась под потолком и не собиралась покидать дом.
Вернувшись в гостиную, я со страхом почувствовал, что дом следит за мной, как разъяренный раненый зверь, готовый в любой момент напасть.
Через два дня на Фэй было совершено покушение. Я, как обычно, возвращался с работы и, ступив на крыльцо, сразу почувствовал, как внутри меня поднимается какая-то нелепая детская обида на Фэй, поставившую свою машину на мое место в гараже. Я изо всех сил старался отключиться от этих мыслей, но дом уже ощутил что-то неладное и вцепился в него. Он жадно впитывал мое раздражение и, накалив его еще больше, возвращал мне, отравляя атмосферу в холле до такой степени, что стены потемнели и задвигались.