Хрущеву эта история понравилась. Теперь, лежа в ванне, он кричал:
— Пусть весь мир подождет, пока Первый секретарь ЦК КПСС помоется!
В 15.20 один из его помощников позвонил в Елисейский дворец и спросил, является ли это официальной встречей на высшем уровне или еще одним предварительным заседанием для разъяснения вопросов, обсуждавшихся в понедельник. Если это встреча на высшем уровне, Хрущев не может принять в ней участие, потому что Эйзенхауэр еще не извинился за инцидент с У-2.
Кув де Мюрвилль принес эту весть в зал заседаний. Де Голль прорычал, что Хрущев получил письменное приглашение и должен ответить в письменном виде. Таким образом, будет письменное свидетельство, которое покажет миру, кто сорвал саммит. Первая фраза была передана Хрущеву, но он догадался, куда клонит де Голль, и в расставленную ему ловушку не пошел. Президенту Франции он велел передать, что хочет получить ответ на свой вопрос и не будет отвечать в письменном виде.
Де Голль рассердился:
— Скажите ему, что среди цивилизованных наций есть обычай отвечать на письмо письмом.
— Хорошо, — сказал Хрущев, — они хотят от меня письмо — они получат его. — И хитро улыбаясь, велел подготовить следующий текст: «Господин Президент. В связи с Вашим письмом от 17 мая с. г. на мое имя возникла следующая неясность, на которую не дается ответа в этом письме.
В Вашем письме ничего не сказано о том, имеется ли в виду собраться главам государств — Франции, СССР, Великобритании и США для предварительной встречи с целью выяснения, существуют ли условия, позволяющие начать совещание в верхах, или речь идет о начале работы самого совещания в верхах.
Как много уже было сказано вчера, я как глава правительства СССР готов принять участие в совещании в верхах, если правительство США устранит препятствие, которое не позволяет мне принять участие в указанном совещании. (Далее следовали известные уже условия, которые не раз выдвигал Хрущев, — осуждение шпионской акции, выражение сожаления, наказание виновных и обещание больше не совершать таких действий.)
Само собой разумеется, что я готов, как это уже было сообщено директору Вашего кабинета, принять участие во встрече, если такая встреча будет носить предварительный характер.
С уважением Н. Хрущев».
Не зная, какую хитрость готовит им Хрущев, де Голль и Эйзенхауэр уже хотели объявить всему миру, что советский премьер отказался прибыть на саммит и со встречей в верхах потому покончено. Но со слезами на глазах Макмиллан просил позволить ему обратиться еще раз к Хрущеву, чтобы он вернулся за стол переговоров.
— Два года тяжкой работы в пользу мира могут вот-вот рухнуть и принести жесточайший кризис, — говорил он, — который моя страна не переживала со времен второй мировой войны. По всем Британским островам народ верит и молится в церквах. Срыв саммита сокрушит их надежды и вдохновение.
Эйзенхауэр прошептал Гертеру:
— Вы знаете, старый бедный Хал очень расстроен, я думаю, мы можем пойти ему навстречу.
Болен, который сидел сзади и услышал этот разговор, тут же написал Гертеру яростную записку, что эмоциональные призывы — это не путь к общению с советскими лидерами. Но де Голль уже сам заявил, что не может согласиться с Макмилланом. Его предложение выглядит «слишком византийским». Никогда не нужно забывать, что Византийская империя погибла под бременем подобных интриг и хождений вокруг да около. «Его тон был ледяным и высокомерным, — пишет в своих воспоминаниях Болен. — Во всяком случае, де Голль наповал убил идею нового обращения к Хрущеву».
Пока они дискутировали таким образом, пришло письмо от Хрущева. Едва ли оно могло повлиять на настрой западных лидеров, да и не было рассчитано на это. Де Голль, Макмиллан и Эйзенхауэр записали в совместном коммюнике: «Было отмечено отсутствие премьера Хрущева. Президент де Голль объявил, что в этих условиях запланированная дискуссия не может иметь места».
Много позднее, уже на пенсии, Хрущев напишет в своих мемуарах, что его не покидала надежда, что де Голль и Макмиллан все-таки заставят Эйзенхауэра извиниться за инцидент с У-2. «Де Голль всегда неукоснительно охранял честь Франции и французского народа, так что мы подозревали, что по крайней мере тайно он симпатизирует нашим действиям в защиту чести». А Макмиллан никогда не скрывал своего стремления достичь согласия на этом саммите.