— Поразительно! Невероятно!
Хрущев уезжал из Парижа утром на следующий день. В сопровождении свиты, довольный и улыбающийся, он спускался из своей представительской квартиры на третьем этаже особняка на рю де Гренелль. Внизу толпились старшие дипломаты, чтобы помахать ему рукой, а потом вскочить в машины и помчаться в аэропорт, чтобы изобразить там ликующую толпу провожающих.
На площадке третьего этажа навстречу премьеру вышел посол Виноградов. Он выглядел бледным и растерянным, но шел с явным намерением что-то сказать Хрущеву, хотя неписаные правила не позволяют послу вот так прямо обращаться к руководителю государства. Но Хрущев остановился и с интересом посмотрел на Виноградова.
— Ну, вот и посол появился. Что у тебя там случилось? — добродушно спросил он.
— Никита Сергеевич, — взволнованно начал Виноградов. — Здесь на стене висел гобелен начала XVIII века. Это — национальное достояние Франции — их всего таких четыре штуки осталось. А ваши люди из хозяйственного управления велели его снять и отправить в Москву.
В простенке второго этажа, где раньше висел старый-старый выцветший гобелен, изображавший какую-то сцену из деяний Александра Македонского, зияла пустота. Хрущев нахмурился.
— Немедленно вернуть. Безобразие какое, — резко бросил он кому-то позади себя. — А в Москве я с вами разберусь.
Дипломаты переглянулись. Поступок Виноградова был просто безрассудным — ради какого-то гобелена всей карьерой рисковать! Его поведение никак не вписывалось в обычный образ действий советской дипломатии, которая просто закрывала глаза на разграбление своих посольств, начинавшее только-только входить в моду у партийных сановников. Но не таков был Сергей Александрович Виноградов — очень честный и интеллигентный человек. Благодаря Виноградову гобелен до сих пор является украшением парадной лестницы российского посольства в Париже. Он действительно бесценен — один из двенадцати, специально сделанных для Лувра в начале XVIII века на Лионской мануфактуре, и один из четырех, уцелевших до наших дней. О его художественной и исторической ценности говорит тот факт, что, когда в 1979 году проводилась капитальная реставрация дворца, французское министерство культуры предлагало за этот гобелен провести реконструкцию всего здания.
В остальном отъезд Хрущева прошел без происшествий. Ровно в 11.00 самолет взмыл в воздух и взял курс на Берлин. Посол Виноградов махал ему вслед рукой и повторял про себя фразу, которую не раз приходилось слышать от него: «Нет слаще пыли, чем пыль из-под колес отъезжающего начальства!»
Начавшая «бродить» вольнодумием молодая советская интеллигенция по-своему откликнулась на парижскую встречу в верхах. В то время стали входить в моду барды. Толчок этому дал ставший потом легендой Булат Окуджава. Но и до него, и помимо него десятки безымянных поэтов где-нибудь на кухне после бутылки водки с воодушевлением пели под гитару придуманные ими песни весьма вольного содержания.
Одна из них, исполнявшаяся той весной, так и называлась — «Скандал в Париже». Пели ее на мотив старой блатной песенки:
И так далее…
КАЛЕЙДОСКОП СОБЫТИЙ
Как утром после хорошей пьянки с дракой и битьем посуды, Москва и Вашингтон с ужасом вспоминали, что же все-таки произошло в Париже, пытались сообразить, можно ли еще что-нибудь спасти.
Запад явно мучился глубокой тревогой — а что дальше? Там силились понять Хрущева. Чем вызвано его поведение: очередным всплеском эмоций или это новый курс Советского Союза?
Но в Москве решили — гулять так гулять, давай дальше бить посуду! Тем более что куражу прибавляли верноподданнические сообщения Ильичева и его отдела агитации и пропаганды ЦК о том, что весь мир вроде бы трепещет, когда видит, как лихо русские расправляются с этими недотепами американцами.
Хрущев прилетел в Москву в субботу 21 мая 1960 года. Во Внуково его встречали все члены Президиума. Прошли в маленькую комнату, где неделю назад прощались. Но как неузнаваемо изменились за эту неделю физиономии «верных» соратников. Тогда они были мрачно насуплены и со всех сторон слышалось глухое ворчание. Теперь же все радостно улыбались и пожимали ему руки:
— Молодец, Никита Сергеевич! Здорово им врезали! Даже Суслов изобразил нечто вроде улыбки. Зато Брежнев, ставший недавно Председателем Президиума Верховного Совета СССР, излучал само радушие. Один из помощников Хрущева шепнул шефу на ухо, что «новый президент» начал широко знакомиться с иностранными послами в Москве, приглашает их к себе в кремлевские апартаменты, беседует о пустяках, а на прощание дает три шоколадных конфетки, приговаривая: «Съешьте одну за свою страну, другую за себя, а третью — за ваших детей…»