После церемонии встречи кортеж машин двинулся в столицу. По неписаному кремлевскому протоколу, Хрущева должны были приветствовать восторженные толпы людей. Но на этот раз улицы были пусты. Еще в Берлине, посоветовавшись по ВЧ с Сусловым и Козловым, решили на этот раз людей не выводить. Конечно, Хрущев был уверен, что все будут приветствовать его, как обычно, дружно и радостно. Но чувствовал, что радоваться в общем-то нечему. Встреча в верхах, на которую в мире возлагалось столько надежд, провалилась, потому и выступать перед трудящимися не стал, а решил сначала осмотреться, чтобы найти правильный тон.
Двадцать четвертого мая Хрущев собрал у себя в кабинете группу членов Политбюро, секретарей ЦК, верхушку международного отдела и Министерства иностранных дел. Вопрос был один — как вести дело дальше после провала парижской встречи в верхах? Все начали было тянуть привычную песню похвалы мудрой политике, но Никита Сергеевич резко оборвал ее и сказал:
— Ни стоять на месте, ожидая, что нам принесут мир на блюдечке с голубой каемочкой, ни тем более отступать назад мы не можем. Это значит расписаться в том, что Советский Союз виноват в срыве парижской встречи. Поэтому у нас есть только один путь — идти вперед и еще решительнее и злее разоблачать американцев и их прихлебателей. Все равно Соединенные Штаты на ближайшие полгода будут выключены из мировой политики — им, видите ли, не до этого, у них выборы. Ну а мы их за ушко да на солнышко и там пожарим немного. Эйзенхауэр уже практически недееспособен. А новый президент — пусть на его ошибках поучится!
Это был четко заданный курс, который полностью отвечал настроению членов Президиума, и они встретили его с одобрением.
— Но перегибать палку тоже не следует, — предупреждал Хрущев. — Самая горячая проблема сейчас — это объединение Германии и Западный Берлин. Конечно, у нас есть полное моральное право без дальнейших оттяжек подписать мирный договор с ГДР и решить на этой основе вопрос о Западном Берлине. Ведь поступили таким же образом Соединенные Штаты, заключив односторонний мирный договор с Японией. Но, думаю, спешить с этим сейчас не следует. Лучше всего положить пока германский вопрос в холодильник. И пусть он там померзнет шесть-восемь месяцев, пока в Америке не появится дееспособный президент. А там посмотрим, что делать.
Но главное наступление Никита Сергеевич предлагал развернуть на фронте разоружения. Так и сказал «на фронте».
— Здесь на стороне Советского Союза будут все народы мира. А у американцев позиция дохлая. Там нет разоружения, один лишь шпионаж. Поэтому, — говорил Хрущев, — борьбу за мир надо развернуть так, чтобы она стала делом каждого человека на земле. Начну я с послания всем руководителям государств с новыми предложениями о всеобщем и полном разоружении. Потом внесем их в Комитет десяти по разоружению. По линии всех общественных организаций — Комитета защиты мира, профсоюзов, молодежных форумов — надо начать интенсивную кампанию поддержки. Перед товарищем Пономаревым и его международным отделом ЦК ставим задачу — вздыбить народы в борьбе за мир.
— А если американцы и их прихвостни откажутся, — Хрущев грозно посмотрел вокруг, — мы им второй Париж устроим — уйдем из Комитета десяти, хлопнув дверью, и поставим рассмотрение всего комплекса вопросов разоружения на сессию Генеральной Ассамблеи ООН.
— А как быть с ядерными испытаниями? — спросил В. В. Кузнецов.
Хрущев немного подумал и затем сказал:
— Пусть переговоры в Женеве идут как раньше. Надо дать Царапкину те директивы, которые были подготовлены к встрече в верхах, а там посмотрим.
Между тем события в мире развивались так, как будто их ход был действительно определен Хрущевым на этом майском совещании в ЦК.
Двадцать седьмого мая 1960 года в Анкаре произошел переворот. Правительство Аднана Мендереса, которое втайне согласилось на полеты У-2 и пошло на сотрудничество с американцами, было свергнуто. Самого Мендереса арестовали и вскоре повесили. А к власти, как сообщало советское посольство, пришли сторонники курса национального возрождения Турции — наследники великого Ататюрка, которому протянул руку дружбы великий Ленин.