К лету 1960 года, как уже было показано, международная ситуация в корне изменилась. Хрущев метал громы и молнии, обвиняя Америку во всех смертных грехах. Поэтому на Кубу смотрели уже совсем другими глазами. Тем более что Кастро, проведя аграрную реформу, начал национализацию промышленности и банков, принадлежавших в основном американцам.
Правительство Эйзенхауэра решило поставить Кубу на колени старым и испытанным способом — экономической блокадой, — ограничив в первую очередь импорт кубинского сахара, который был тогда главным источником доходов Кубы. А Никита Сергеевич приказал заключить с Кубой экономическое соглашение. Он обещал поставлять ей до пяти миллионов тонн нефти и нефтепродуктов ежегодно и закупать у нее два-три миллиона тонн сахара.
В начале июля, будучи в Австрии, Никита Сергеевич экспромтом выдал такую речь в поддержку Кубы, что не только в Вашингтоне — в Москве схватились за голову. Заявив, что Советский Союз окажет народу Кубы поддержку в его справедливой борьбе, Хрущев обрушился на США. «Нс следует забывать, — выкрикнул он, — что теперь Соединенные Штаты не находятся на таком недосягаемом расстоянии от Советского Союза, как прежде. Образно говоря, в случае необходимости советские артиллеристы могут своим ракетным огнем поддержать кубинский народ, если агрессивные силы в Пентагоне осмелятся начать интервенцию против Кубы. И пусть в Пентагоне не забывают, что, как показали последние испытания, у нас имеются ракеты, способные попадать точно в заданный квадрат на расстоянии тринадцати тысяч километров. Это, если хотите, является предупреждением…»
А когда в середине июля в Москве появился брат Фиделя Рауль Кастро, который занимал должность министра революционных вооруженных сил республики, Хрущев принял его и публично заверил, что Советский Союз «использует все для того, чтобы поддержать Кубу, ее мужественный народ в борьбе за свободу и национальную независимость. Поработить кубинский народ никому не удастся».
Заявления Хрущева произвели в Америке эффект внезапно разорвавшейся бомбы. Они разозлили и встревожили американцев больше, чем все, что делал и заявлял Хрущев до того. Еще бы — ведь теперь речь шла о появлении просоветского режима в 90 милях от побережья США.
Кубинская проблема сразу же оказалась в центре предвыборных баталий. Кеннеди сориентировался быстрее и неожиданно нанес нокаутирующий удар Никсону, обвинив администрацию Эйзенхауэра в бездеятельности, когда коммунистическая угроза появляется в девяти минутах полетного времени современного военного самолета от Флориды. Под этим знаменем он развернул энергичную кампанию в поддержку кубинских эмигрантов, которые ведут борьбу против ненавистного режима Кастро.
Пиком этой пропагандистской кампании было его заявление в конце октября: «США должны укрепить демократические силы на Кубе, которые дают надежду на свержение Кастро». Говоря это, Кеннеди знал, что ЦРУ с ведома правительства уже готовило кубинских эмигрантов к выступлению против Кастро. Но ажиотаж предвыборной борьбы брал верх над реальными фактами, и он продолжал обвинять демократов в бездеятельности. А тем оставалось только скрипеть зубами и бранить его самыми непотребными словами. Ведь публично заявить о том, что правительство готовит вторжение на Кубу, они не могли.
А тут еще новая напасть, точно как в русской поговорке «пришла беда — отворяй ворота». 1 июля в 10 часов утра бомбардировщик-разведчик ВВС США РБ-47 поднялся в воздух с базы Бриззнортон в Англии. Он был начинен разведывательной аппаратурой и совершал обычный облет вдоль «железного занавеса». У побережья Норвегии самолет пересек арктический круг, повернул к Баренцеву морю и полетел вдоль Кольского полуострова на расстоянии примерно 50 миль от берега, то есть в международных водах.
Все шло нормально. Только однажды вдалеке у горизонта появился советский истребитель и исчез. Американские летчики не придали этому никакого значения. И напрасно. В Москву сразу же пошло сообщение, что неизвестный самолет типа РБ-47, видимо американский, со шпионскими целями летит в направлении Кольского полуострова и далее, восточнее мыса Северный Нос, к Архангельску. Доложили Хрущеву, и он вспылил:
— Что, опять свой нос суют в наши дела? Сбить его к чертовой матери!
В 5.58 вечера самолет достиг крайней отметки на юго-востоке, за которой он должен был повернуть к северу и возвращаться домой на базу в Англию. Командир корабля майор Пальм отдал команду, и штурман Маккоун переключил радары от Кольского побережья. И сразу же справа, как тень, появился советский истребитель. Пальм все же повернул самолет к северу, но советский МиГ продолжал висеть на хвосте и открыл огонь. Старший лейтенант Ольмстед ответил залпом из двух 22-миллиметровых пушек. Но поздно, оба мотора на левом крыле были повреждены, а само крыло на глазах стало разваливаться. Самолет завалился влево и потерял скорость, с треском лопнул фонарь. Тогда командир отдал приказ экипажу покинуть машину.