Вот так шумно, порой в стиле балаганного детектива развивались события перед открытием XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН, создавая ощущение искусственно нагнетаемой и одновременно реальной напряженности.
Надо сказать, что к острой политической борьбе эта организация, штаб которой размешался в районе Ист-Ривер, была не готова. Сессии Генеральной Ассамблеи давно стали рутинными. Даже ежегодные гневные выступления советского министра иностранных дел лишь на какой-то момент могли всколыхнуть сонное болото пустых ооновских дискуссий, направленных в конечном счете на то, чтобы принять очередную составленную из многочисленных компромиссов и потому мало значащую резолюцию, о которой вскоре забудут. Пока на сессии присутствовали министры, зал еще бывал относительно заполненным — тут действовала взаимная солидарность дипломатов: не придешь слушать чужого министра и на выступление твоего никто не придет. Что, естественно, твоему министру вряд ли понравится. Но когда министры разъезжались и начинали работать комитеты, залы бывали не то что полупусты, а просто пусты. Все дела делались не там, где произносились речи, а за кулисами, в многочисленных барах, где за обязательным мартини находились компромиссы, которые потом и затверждались Генеральной Ассамблеей.
Хрущев, естественно, не знал всей этой механики, когда решил в течение всех двадцати пяти дней лично участвовать в работе Генассамблеи. Однажды ему предстояло выступить на утреннем заседании, и в зале после воскресного дня было не больше десятка представителей различных стран. Это возмутило советского лидера. Обращаясь к председателю и к генеральному секретарю ООН, он потребовал немедленно обеспечить кворум.
— Народы, — восклицал Хрущев, — думают, что их полномочные представители в ООН борются за мир и справедливость, а на самом деле многие господа, видимо, не пришли в себя после воскресных развлечений.
Был объявлен краткий перерыв, а из баров и резиденций стали вытаскивать обескураженных дипломатов: «Приезжайте, Хрущев скандалит». Вскоре зал и галерея для гостей были полными, публика в ООН падка на скандалы.
В Вашингтоне долго ломали голову, зачем Хрущеву понадобилось ехать в ООН. Проталкивать свои предложения о всеобщем и полном разоружении? Устроить грандиозное политическое шоу с разоблачением американской политики и тем самым повлиять на выборы в США? Показать, что Советский Союз все еще является главным рупором коммунистических сил? А может быть, он просто искал повода встретиться с Кастро? На все эти вопросы не было рационального ответа потому, что само решение Хрущева о поездке в Америку было спонтанным и иррациональным.
Но в конце концов после долгих дискуссий Белый дом принял оптимальное решение. Какими бы мотивами Хрущев ни руководствовался, отправляясь в Нью-Йорк, он определенно начнет острые политические дебаты. Если Эйзенхауэр будет выступать где-то к концу сессии, ему, хочет он того или нет, а придется ввязаться в полемику с Хрущевым. Поэтому, пользуясь правом главы страны-хозяйки, он должен выступить в самом начале — при открытии сессии. Тем более что в ее работе будут участвовать свыше двадцати руководителей других государств — явление для ООН само по себе необычное — в том числе такие известные лидеры, как Джавахарлал Неру, Иосип Броз Тито, Гарольд Макмиллан и Абдель Насер.
Речь президента не содержала сенсаций и была выдержана в примирительных тонах. В общих чертах он поддержал деятельность войск ООН в Конго и объявил программу «Продовольствие для мира», которая предусматривала использование каналов ООН для передачи избытков продуктов из богатых стран в бедные.
На следующий день выступил советский премьер. Его речь даже по хрущевским стандартам «бури и натиска» была чересчур пламенной и агрессивной. В ней даже такие мирные предложения, как всеобщее разоружение, прозвучали прямой угрозой. Вместе с декларацией о ликвидации позорной системы колониализма они четко обозначили основные направления советских ударов по Западу и не могли восприниматься как позитивный вклад в созидательную работу ООН. Тем более что Хрущев потребовал снять генерального секретаря Хаммаршельда как «слугу монополистического капитала США». К всеобщему изумлению, он вообще потребовал упразднить этот пост, заменив изобретенной им «тройкой» — представителями от западных, социалистических и неприсоединившихся стран.
После Хрущева с разгромной антиамериканской речью на протяжении четырех с половиной часов выступал Фидель Кастро.
Эти два выступления задали конфронтационный тон всей сессии. Началась свара. Сам Хрущев активно в ней участвовал, аккуратно приходя практически на все заседания. Причем он не просто сидел в зале, а выступал по нескольку раз в день. Говорил страстно и пламенно, не заглядывая в написанные заранее тексты, а то и без текста, перемежая речь неожиданными задиристыми выпадами. Или начинал костить на чем свет стоит не понравившегося ему делегата, порой далеко не дипломатическими выражениями.