Этот монолог продолжался около получаса. Но на самой резкой ноте Хрущев оборвал себя, сказав:
— Может быть, на сегодня хватит. Давайте же выпьем за наши будущие успехи. Я бы выпил и за ваше, дорогие товарищи, здоровье. Жаль только, врачи мне ничего, кроме боржома, не разрешают.
Все выпили.
Только 27 июля Министерство среднего машиностроения вернуло наконец «бумагу» обратно в МИД вместе со своими замечаниями. Как ни странно, поправок было немного и все не по существу, а так, больше по стилю. Но вот все ссылки на необходимость испытаний новых образцов ядерного оружия в Советском Союзе были полностью сняты.
Теперь дело стало за военными. Правка у них была небольшая. Наконец 5 августа — месяц спустя после первого хрущевского импульса — в ЦК ушла Записка за подписью Громыко, заместителя министра среднего машиностроения Чурина и заместителя министра обороны Гречко.
Что задержало ее? Ведь указание шло от самого Хрущева. Прошел слух, что некоторые ученые все же обратились в ЦК с просьбой не возобновлять испытаний. Но В. С. Емельянов, председатель Комитета по использованию ядерной энергии, просто пожал плечами:
— Ходил Юлий Борисович Харитон к Брежневу. Говорил что-то несвязное. Но ведь Брежнев таких вопросов не решает, да и не может решить. Просто мы со Средмашем готовили под это Постановление ЦК развернутое Постановление Совмина, кому что делать конкретно. А вы не волнуйтесь, изделия на полигоне у нас уже готовы к испытаниям. Мы времени не теряли и начали работу сразу же после возвращения Никиты Сергеевича из Нью-Йорка, еще в прошлом году.
— А он знал об это?
— Конечно знал. Малиновский и Славский ему еще тогда докладывали.
— А Громыко знал?
— Вот это мне неизвестно.
Злополучная «бумага» легла на стол Хрущеву, помощники, видимо, ждали ее, а потому не отложили, не поставили в очередь, а сразу доложили. Никита Сергеевич сидел у себя в кремлевском кабинете, развалясь в кресле, а помощники читали ему вслух творение трех министров. Текст ему явно не понравился, и он сразу же стал делать замечания. И, как обычно, все более распалялся:
— А вообще, все по-семинарски написано, неудачно. Это язык бурсы. Мы не ноту для канцелярских крыс пишем, а обращение к народам мира.
И стал заново диктовать весь текст. Получилась огромная задиктовка на девятнадцати страницах. Новых мыслей там не появилось, а вот ругательств и колкостей добавилось изрядно.
Пришлось все начинать сызнова. Опять в 1001-й комнате сели переводить задиктовку на нормальный человеческий язык. Потом она попала к заведующему отделом К. В. Новикову, от него — к Громыко, от Громыко — к Славскому и Малиновскому.
Только 16 августа Андрей Андреевич направил в ЦК следующую Записку: «ЦК КПСС. В соответствии с поручением МИД СССР представляет проект Заявления Советского правительства по вопросу об испытаниях ядерного оружия. Заявление подготовлено на основании текста задиктовки Н. С. Хрущева. А. Громыко».
Но и новый проект Заявления вызвал замечания Хрущева. Поэтому 19 августа Громыко представил в ЦК еще один, на этот раз уже окончательный текст. Он был принят Президиумом без обсуждения 23 августа 1961 года. В нем содержался новый пункт: «Опубликовать в печати за 1–2 дня перед проведением испытаний».
Заявление Советского правительства было опубликовано 31 августа 1961 года.
А что американцы? Кеннеди пришел к выводу, что проблема запрещения ядерных испытаний более других созрела для решения. Поэтому и выдвигал ее на первый план для переговоров с Хрущевым, хотя Москва четко обозначила свои приоритеты — германский мирный договор и Западный Берлин.
В результате объединенная группа начальников штабов предложила начать испытания, если в ближайшие шестьдесят дней на переговорах в Женеве не будет достигнут прогресс. В пользу возобновления испытаний выступили влиятельные силы в конгрессе, да и в общественном мнении произошел определенный поворот в пользу ужесточения политики в отношении СССР.