Корреспонденты начали оживленно обсуждать эту новость. Кто-то предположил, что русские теперь начнут строить огромный подводный флот. Хрущев тут же отреагировал:
— Как раз наоборот. Мы сейчас начинаем приспосабливать подводные лодки под ловлю селедки.
— А как вы это делаете? — удивленно спросила известная журналистка Маргарита Хиггинс.
— Я не рыболов, — ответил, улыбаясь, Хрущев. — Я только люблю кушать селедку. Больше всего люблю дунайскую сельдь. Она, по-моему, самая лучшая…
— Это не политическое заявление? — лукаво спросил Лодж.
— Нет, гастрономическое, — парировал Никита Сергеевич.
Корабль тем временем подошел к Золотым воротам и уже разворачивался, ложась на обратный курс.
— Ваш подводный флот, который занят ловлей сельди, сосредоточен во Владивостоке? — с невинным видом спросил Лодж.
— Селедки — не свиньи, — ответил ему Хрущев. — Их нельзя разводить, где угодно. Их мы ловим там, где они находятся.
— На каких языках вы говорите, господин премьер-министр? — снова спросил Лодж.
— На своем, на красном, — быстро отреагировал Хрущев.
Вот такие умные дискуссии проходили на борту сторожевика «Грешэм».
Через день Хрущев был уже в Айове. Пожалуй, самый удачный день в его поездке по США. Повсюду, где бы он ни появлялся, его встречали тепло и дружелюбно. Не так, как в Вашингтоне или в Лос-Анджелесе. Одна американская газета объявила даже 22 сентября Днем Хрущева на Среднем Западе.
Он давно хотел посмотреть ферму Гарста, знаменитого своими гибридами кукурузы. А всем было известно, что советский предсовмина буквально помешан на кукурузе. Хрущев называл ее не иначе как «королевой полей» и считал спасительницей приходящего в упадок отечественного сельского хозяйства, силком заставляя сеять ее по всей стране.
Ему хотелось спокойно провести день на ферме у Гарста, все тщательно посмотреть и пощупать руками, ну и немножко передохнуть. Но не тут-то было. На ферме творилось нечто невообразимое. Сотни корреспондентов, фоторепортеров, представителей кино, радио и телевидения съехались к Гарсту. Телеграфное агентство Ассошиэйтед Пресс заняло один амбар, а агентство Юнайтед Пресс Интернэшнл захватило другой. На старой силосной башне была установлена высокая телевизионная антенна, а фотографов на деревьях было больше, чем птиц. Джеймс Рестон из «Нью-Йорк таймс» иронически заметил: «Ко всему были подведены провода для звукозаписи, за исключением разве что поросят».
Ну а порядок наводили четыреста солдат американской армии в полном обмундировании и с винтовками в руках. Они тоже заполонили ферму, взяли под наблюдение близлежащие холмы, перекрестки, амбары, заборы. В воздухе висели вертолеты. Вся окрестная полиция была мобилизована для контроля за уличным движением и толпой.
Агентство Ассошиэйтед Пресс сообщало:
«Сотням корреспондентов и фотографов пришлось пробивать себе дорогу, и премьер с Гарстом едва могли продвигаться вдоль рядов возвышающейся кукурузы к силосной яме, мимо современных машин и к стойлу для скота. Всю дорогу Гарст разражался сердитыми вспышками. Он поднял кукурузный початок и погрозил фотографам. Потом схватил горсть силоса и бросил в фотографов и корреспондентов».
А известный обозреватель Г. Солсбери получил даже увесистого пинка под зад от разгневанного хозяина. Зато высокий гость не терял хорошего расположения духа и лишь однажды шутливо пригрозил корреспондентам:
— Вот подождите, мы еще выпустим на вас быков Гарста…
Потом был Питсбург — город угля и стали, сотни тысяч рабочих, главным образом в металлургической промышленности. Настоящий рабочий класс, а не какие-то профсоюзные болтуны. С ними-то, трудовой косточкой Америки, и хотел встретиться Хрущев, почувствовать их настроение, пощупать крепость пролетарской солидарности.
Тем более что летом и осенью 1959 года американская печать почти ежедневно сообщала о забастовках металлургов. Они начались в Питсбурге и быстро распространились на всю страну — в них участвовало 500 тыс. рабочих. Полностью прекратили работу все сталеплавильные заводы Питсбурга. Индустриальное сердце Америки замерло… Эйзенхауэру даже предлагали принять меры, чтобы прекратить стачку еще до того, как приедет Хрущев. Но президент решительно воспротивился:
— Разве мы хотим, чтобы Хрущев увидел, что в этой стране не уважают свободу? Почему нам нужно беспокоиться по поводу того, что люди могут бастовать в этой стране?
И вот Хрущев у цели — он в механическом цехе завода «Места». Но хотя по дороге окружение Хрущева постоянно указывало ему на «тяжелое зрелище» отсутствия «сверкающих огней и привычного заводского гула», на заводе, куда он приехал, никто о забастовке и не упомянул. Вокруг него собрались сотни рабочих. Они приветствовали его и протягивали руки для пожатия. «Мир! Дружба!» — доносились со всех сторон выкрики на ломаном русском языке.