Царапкин презрительно буркнул, что советскую дипломатию на такой мякине не проведешь. Однако переводчик тщательно все записал. В Москву об этой беседе Семен Константинович сообщать не хотел. На англичанина все еще был в обиде и считал, что ничего серьезного в его словах нет — так, одну лишь пыль в глаза пускает. Но к вечеру отошел, и совместными усилиями удалось его убедить, что телеграмму о предложении Райта послать в Москву все-таки стоит.
Никита Сергеевич сам читать не любил — видимо, глаза побаливали от постоянного напряжения.
— Пусть мои глаза отдохнут, — говорил он своим сотрудникам, — а ваши поработают.
Поэтому весь ворох поступающих ему на стол бумаг — газеты, документы, записки, речи, а среди них и шифровки от послов — читали ему помощники, а если дома — то и члены семьи. Он слушал и обычно тут же давал указания.
На телеграмму Царапкина он клюнул, как щука на хорошую блесну: вот она развязка. Он тут же позвонил Громыко:
— Андрей, англичанин этот, в Женеве, дело говорит. Договор теперь, можно сказать, у нас в кармане. Надо срочно подготовить Записку в ЦК с оценкой положения на переговорах и с предложениями о нашей позиции.
Через несколько минут в комнату 1001 поступило указание: завтра к часу дня представить проект. Три разоруженца из славной референтуры, среди них Алдошин и Шевченко, работали всю ночь. В основу, как приказано, были положены соображения, высказанные Райтом.
Конкретно МИД предлагал: если на совещании экспертов договориться не удастся и вопрос о контроле за подземными взрывами станет препятствием к договоренности, можно согласиться с предложением Райта.
Советский Союз готов запретить все ядерные испытания под землей, под водой, в атмосфере и на больших высотах с установлением таких видов контроля и инспекций, о которых удастся договориться. В отношении подземных испытаний — считать этот запрет условным в течение 4–5 лет. Можно согласиться и на 2–3 года. В течение этого срока могут проводиться совместные исследования, в том числе, если необходимо, то и ядерные испытания.
20 ноября Президиум практически без обсуждения утвердил эти директивы. Путь к договору был открыт. В отношении числа инспекций, единственного нерешенного вопроса, Хрущев заявил:
— Я сам сумею договориться с Эйзенхауэром и Макмилланом куда лучше, чем эти неповоротливые дипломаты, которые только и умеют ругать друг друга да клянчить указания.
Тем временем в Женеве продолжался бесконечный спор: можно ли и с какой точностью отличить ядерные взрывы от небольших землетрясений, которые сотнями происходят каждый день на земном шаре. В одном только Советском Союзе ежемесячно случается от 1000 до 1500 таких явлений. И спорили на эти темы не безграмотные дипломаты, а лучшие сейсмологи и геофизики мира: Ганс Бете, Альберт Лэттер, Франк Пресс, Карл Ромни, Михаил Садовский, Иван Пасечник, Александр Устюменко, Владимир Кейлис-Борок и Владимир Резниченко.
Все признавали, что проблемы тут есть. Но насколько они серьезны, чтобы отказаться из-за них от запрещения ядерных взрывов? Нужно ли срываться с места и ехать проверять любой подземный толчок, скажем, в Лос-Анджелесе, где ядерных испытаний просто быть не может? И не лучше ли дать право инспекторам внезапно нагрянуть в любое место, где действительно может проводиться ядерный взрыв? Сама угроза быть схваченным за руку должна остановить потенциального нарушителя.
А тут еще теория «декаплинга», или «большой норы». Злые гении ядерных испытаний Теллер и Лэттер рассчитали, причем математически точно, что проведение ядерного взрыва в огромной пещере ослабит силу сейсмической волны примерно в 300 раз. Иными словами, взрыв бомбы мощностью в одну мегатонну даст сигнал, как от взрыва 5-килотонного заряда. Ну а маленькие взрывы в таких больших пещерах вообще останутся незамеченными.
18 декабря 1959 года рабочая группа экспертов завершила свою работу, так и не сумев ни о чем договориться.
В Москву пошел доклад, в котором сообщалось, что эксперты приняли согласованное заключение относительно улучшения методов и аппаратуры для обнаружения подземных взрывов. Однако из-за позиции американцев они не смогли договориться по главному вопросу — о критериях для посылки инспекций. Предложенные ими критерии позволяют инспектировать все землетрясения ниже мощности в 10–20 килотонн. А таких землетрясений происходит несколько тысяч в год.
В общем, переговоры экспертов зашли в тупик. Дипломаты и печать забили тревогу. А Никита Сергеевич был спокоен. У него в кармане лежало старое, еще апрельское решение Президиума, которое разрешало ему заключить договор и без подземных испытаний. Это был его козырной туз, который он мог выложить на стол во время встречи в верхах, если почему-либо не сработает компромисс Райта.