Но подвох ждал Хрущева совсем с другой стороны. В Кэмп-Дэвиде он и Эйзенхауэр говорили о встрече большой четверки в ноябре или декабре. Макмиллан был согласен. Капризничал де Голль.
Его не покидали старые подозрения, что англосаксы опять обделят Францию — пойдут на сделку с Советским Союзом, да еще в таком болезненном деле для всех в Европе, как будущее Германии. Сама встреча руководителей СССР, США, Англии и Франции вызывала у него подозрение — от нее веяло духом Ялты. Сможет ли Франция занять там достойное место, когда страна до сих пор гудит после неизбежного, но бесславного ухода из Алжира? И сможет ли безъядерная страна говорить на равных с тремя ядерными державами?
Поэтому де Голль решительно вел курс на то, чтобы отложить саммит, по крайней мере, до середины 1960 года. К этому времени он рассчитывал создать собственную атомную бомбу и прийти на встречу в верхах равноправным партнером. Вот только испытание ее откладывалось с месяца на месяц.
Когда в сентябре Эйзенхауэр посетил Париж и информировал де Голля о результатах своих переговоров с Хрущевым в Кэмп-Дэвиде, французский президент без обиняков заявил ему, что Франция должна иметь атомную бомбу — без этого она на встречу в верхах не поедет. Интересы безопасности Франции для него, де Голля, прежде всего.
Высокий, прямой и натянутый как струна, он был величественным и даже надменным, настоящим королем Франции. О себе говорил обычно в третьем лице: «Президент Франции считает…» Герой второй мировой войны, поднявший страну из руин, он превыше всего ставил величие Франции и сам как бы воплощал это величие.
Из всех лидеров того времени он был, пожалуй, самый трудный собеседник — умный, полный сарказма и недоверия. Поэтому Эйзенхауэра он сразу же, без дипломатических расшаркиваний, поставил перед весьма щекотливым вопросом:
— Кто даст гарантии, что Америка начнет вдернуто войну ради зашиты Франции или Европы? Если американцы столь пекутся о своих союзниках, то почему бы им не помочь Франции в создании собственного ядерного оружия?
На это Эйзенхауэр сухо ответил, что закон Мак-Магона запрещает передачу информации о ядерном оружии другим странам.
— Подумаешь закон Мак-Магона, — саркастически парировал де Голль, — я изменил конституцию Франции, когда обнаружил, что она не практична. Вы говорите, что мне будет опасно узнать нечто такое, что знают уже тысячи советских капралов? Я этого не могу принять. Франция сохраняет стремление к величию. Мы не англичане, потерявшие вкус к совершенству.
Но что бы ни говорил де Голль, свою бомбу он не мог испытать до февраля — она просто не была готова. Поэтому в конце октября Елисейский дворец объявил, что большая четверка сможет собраться не ранее весны 1960 года. Раздосадованный Эйзенхауэр предложил западной тройке срочно встретиться, чтобы приблизить дату саммита. Но де Голль ответил, что не сможет участвовать в такой встрече до середины декабря. А это означало, что саммит с Хрущевым состоится лишь весной — не раньше.
Эйзенхауэр сказал государственному секретарю Гертеру, что устал от всей этой тягомотины — другие государства все время переназначают дату встречи, как им удобно. Томпсону в Москву пошла телеграмма с указанием объяснить Хрущеву, что Эйзенхауэр «пытался собрать высших руководителей с западной стороны, чтобы выработать нечто конструктивное, но это требует времени». Хрущев должен знать, что «мы так же, как он, заинтересованы в проталкивании решений, способных устранить причины напряженности, и тот факт, что он не может видеть пока результатов, не означает, что мы потеряли интерес, — скорее, это говорит о больших трудностях».
Что ж, де Голль выиграл. После долгой переписки западные руководители в декабре 1959 года официально пригласили Хрущева на встречу большой четверки 16 мая 1960 года. Они согласились с предложением де Голля провести ее в Елисейском дворце в Париже.
Однако с момента Кэмп-Дэвида прошло три месяца, и в политической жизни Советского Союза многое изменилось.
В ЛАБИРИНТАХ КРЕМЛЯ И БЕЛОГО ДОМА
В канун нового, 1960 года в Кремле был устроен бал. Последние годы Хрущев установил традицию встречать Новый год не дома в кругу семьи, а в Кремлевском дворце съездов. Здесь собирались члены Президиума и ответственные работники ЦК, Совета Министров, военачальники, дипломаты, артисты — в общем, советская элита.