Из всего сталинского наследия во внешней политике, безусловно, самой опасной была германская проблема. Еще в 1945 году на встрече в Потсдаме союзники по войне с Германией поделили ее на четыре оккупационные зоны и учредили четырехстороннее управление Берлином. Такую систему предполагалось сохранять до тех пор, пока они не договорятся о создании общегерманского государства и не заключат с ним мирного договора.
Однако «холодная война» внесла в этот план серьезные коррективы: в мае 1949 года три западные оккупационные зоны слились в новое государство — Федеративную Республику Германии. В ответ Сталин создал Германскую Демократическую Республику.
Для всех было очевидным, что разделение немецкой нации в самом центре Европы таит в себе страшную угрозу для мира. Особенно учитывая тот факт, что внутри ГДР остался Западный Берлин все под тем же четырехсторонним управлением. «Кость в горле» социалистической Германии, как называл его Хрущев; «заложник в руках у русских» — по определению Эйзенхауэра.
И вот теперь, десять лет спустя, каждый из них мыслил решить германскую проблему по-своему. Американцы настаивали на воссоединении страны на основе «свободных выборов», отдавая себе отчет, что в воссоединенной Германии более развитая и сытая ФРГ проглотит ГДР.
Понимал это и Хрущев и потому предлагал заключить мирный договор с обоими государствами, узаконив таким образом, по существу, разделение Германии, а Берлину дать статус «вольного города». Что, разумеется, было вряд ли приемлемо для американцев. И Хрущев это сознавал, а потому считал, что лучше всего оставить все как есть и использовать германскую проблему, особенно же положение Берлина, как постоянный рычаг давления на Соединенные Штаты. «Берлин, — говорил он, — это яйца Запада, которые у меня в кулаке. Сожму — и Запад орет, разожму — улыбается». В конце 1958 года он «сжал», изложив советские предложения Западу в виде настоящего ультиматума.
Сейчас, на пляже в Крыму, Хрущев надиктовывал план своей предстоящей тактики во время визита в США и тезисы своей беседы с президентом Эйзенхауэром.
— Думаю, — диктовал он, — вы, господин президент, должны согласиться, что в силу логики вещей мирный договор с Германией должен быть подписан. Я уверен, что вы согласны с этим, но опасаетесь принять такое решение, считая, что…
И так далее. Я не буду с самого начала утомлять своего читателя деталями всех перипетий тогдашних международных проблем; специалистам они хорошо известны, а широкой публике малоинтересны. Думаю, гораздо увлекательнее и объемнее описываемый мной период будет выглядеть при знакомстве с характеристиками, психологическими портретами и помыслами людей, вершивших в те годы большую политику. Именно такую цель я и ставил перед собой, берясь за рассказ о событиях, свидетелем и участником которых мне, в то время совсем молодому дипломату, довелось стать.
Эта книга охватывает период длиной в тысячу дней с хвостиком. А поскольку мне после окончания Института международных отношений довелось работать в высотном здании Министерства иностранных дел в комнате под номером 1001, я не удержался от соблазна назвать ее так, как назвал: «Тысяча и один день Никиты Сергеевича».
Но не только поэтому. Думаю, что читатель, прочтя эту книгу, согласится: события, описываемые в ней, по увлекательности не уступают рассказам знаменитой Шахразады.
В БЕЛОМ ДОМЕ
В Вашингтоне тоже готовились к предстоящему саммиту. Эйзенхауэр говорил, что «ломает голову, как бы придумать такую штуку, которая не выглядит как уступка, но на ум ничего не приходит».
Как и Хрущев, президент начал с оценки стратегической ситуации. Советский премьер, вспоминал он, не раз поднимал вопрос о ракетах средней дальности, размещенных вблизи границ Советского Союза, — РСД, как они именовались на военном жаргоне. Но если мы ожидаем прорыва в создании более совершенных ракет межконтинентальной дальности, рассуждал президент, почему бы не отказаться от планов размещения средних ракет? Их военное значение, считал он, невелико. Скорее, можно говорить об их политической или психологической роли. На ближайшую перспективу намечалось размещение этих ракет в Греции. Но что это даст? Если посмотреть на карту — она так мала и уязвима.
17 июня президент вызвал министра обороны Маккелроя и заместителя госсекретаря Диллона. Обсуждался вопрос о его встрече с Хрущевым. Эйзенхауэр сказал:
— Есть все основания для размещения РСД в Англии, Германии и Франции. Другая ситуация с флангами и выдвинутыми вперед районами, такими, как Греция. Размещение там этих ракет — дело проблематичное. Как вы думаете, что мы должны сделать, если Куба или Мексика начали бы вдруг склоняться к коммунизму, а Советский Союз послал туда свое оружие и снаряжение? В этом случае нам пришлось бы вмешаться, причем если бы понадобилось, то и военным путем.