Царапкин сразу же оценил важность полученной им инструкции и решил устроить грандиозное шоу. Он потребовал созвать заседание в самое необычное время — в субботу 19 марта, предупредив журналистов, что внесет новые, захватывающие дух предложения.
Теперь поле брани переместилось в Вашингтон. Как всегда, Америка разделилась. Одни хвалили советское предложение, другие — а их было большинство — нещадно ругали. Напуганный этим премьер Великобритании Макмиллан решил даже вылететь в Вашингтон, чтобы побудить президента дать позитивный ответ.
А тем временем в американской столице заседал Комитет принципалов. Первым слово взял американский коллега Славского, председатель Комиссии по атомной энергии в США, Маккоун. Он был категорически против советского предложения. «Опять нам предлагают кота в мешке, — говорил он. — Нас просят прекратить испытания, но подсовывают совершенно недостаточную систему инспекций. Опять вместо контроля нам советуют довольствоваться доверием».
Неожиданный поворот совершило министерство обороны. Джеймс Дуглас, представлявший это ведомство, вдруг заявил, что любое соглашение, которое приоткрыло бы Советский Союз и тем самым разрушило стену советской секретности и замкнутости, более важно для США, чем любые выгоды от продолжения испытаний.
Аллен Даллес также высказался за принятие советского предложения. «Нынешние оценки разведывательных данных, — сообщил он, — свидетельствуют, что США по-прежнему лидируют в области ядерного оружия. Поэтому замораживание его развития пойдет на пользу США».
На следующий день, 24 марта, президент пригласил спорящие стороны в Овальный кабинет и сообщил, что собирается принять советское предложение о моратории на подземные взрывы сроком на один — максимум два года. Договор о запрещении ядерных испытаний отвечает жизненным интересам США. В противном случае исчезнут надежды на прекращение «холодной войны» и не будет стимулов к разоружению.
Что касается скрытного проведения ядерных испытаний, то, по мнению Эйзенхауэра, инспекции сделают обман слишком рискованным. Кроме того, есть и законные пути обхода соглашения.
— Вспомните, — сказал президент, — что вы сами проводите программу ядерных взрывов в мирных целях с кодовым названием «Плаушер», например, для прокладки туннелей. Мне нет нужды напоминать каждому в этом кабинете, что США ожидают получить новую военную информацию в результате этих взрывов, хотя публично настаивают, что они проводятся сугубо в мирных целях. Короче говоря, США уже обманывают. Реальная опасность возникнет, если Советский Союз станет проводить испытания, а мы — нет.
Это было одно из самых важных заседаний Совета национальной безопасности за все время президентства Эйзенхауэра. Все присутствовавшие понимали, что прекращение испытаний, если оно будет достигнуто, начинает эру ядерного разоружения — нельзя же создавать оружие без его испытаний. И никогда раньше Восток и Запад не были так близки к этому. Джеймс Рестон писал в те дни в «Нью-Йорк таймс»: «Президент был поставлен перед необходимостью принять самое серьезное решение с того времени, как он приказал союзным войскам пересечь Ла-Манш и вторгнуться в Европу…»
И он принял это решение. К тому времени, как Макмиллан прилетел в Вашингтон, вопрос, по сути дела, был решен.
29 марта в Кэмп-Дэвиде Эйзенхауэр и Макмиллан выступили с совместным заявлением, в котором давалось согласие на мораторий в отношении подземных испытаний ниже порога в 20 килотонн. Они предложили немедленно начать «скоординированную программу исследований».
Теперь на переговорах в Женеве предстояло доработать все детали будущего договора. Его преамбула, семнадцать статей и одно приложение были полностью согласованы. Но существовали две проблемы, которые можно было решить только на самом саммите.
Во-первых — срок моратория. Советский Союз предлагал четыре-пять лет. США — один-два года. Компромисс напрашивался сам собой — три года.