Поначалу обыватели решили, что Хрущев создает себе команду опричников, как при царе Иване, — уж очень нагло и бесцеремонно вели себя эти молодые люди, приближенные, как они всячески старались показать, к могущественной фигуре первого секретаря. Это они во всю раздували культ личности Хрущева. Весь мощный аппарат пропаганды Советского Союза был у них в руках, и они использовали его так бесстыдно и цинично, что очень скоро вся эта кампания славословия превратилась в посмешище для всей России. Над Хрущевым смеялись в открытую и без стеснения — уж очень не соответствовали лик и поведение нового вождя тому образу, который создала пропаганда. Пошла волна анекдотов. А люди интеллигентные вспоминали стихи Некрасова:
Один из литераторов так припечатал эту кампанию: раньше был культ личности, а теперь культ двуличности.
В общем, хотели они того или нет, — скорее цель у них была иная, — но именно «младотурки» в немалой степени способствовали дискредитации Хрущева.
Влияли ли они и в какой мере на государственную политику?
Решительный и энергичный Хрущев чувствовал себя слабым и даже беззащитным, когда дело касалось вопросов теории. Здесь он полагался на Суслова, который слыл в партийных кругах крупным авторитетом в области идеологии, науки, культуры и искусства. Еще бы, ведь в его кабинете стоял деревянный ящичек с сотнями карточек, как в любой районной библиотеке, но в них не названия книг, а цитаты классиков марксизма-ленинизма, разложенные по темам на все случаи жизни. Возникала какая-нибудь проблема, а у Суслова уже цитата из Ленина готова. Хрущев же против цитат идти не мог.
«Младотурки» раскусили эту слабость вождя, который, как и многие малограмотные люди, относился с почтением к университетским дипломам. А Шелепин даже знаменитый ИФЛИ (Институт истории, философии и литературы) кончал. Другие были известными журналистами или ценителями искусств, как Ильичев. На какое-то время они даже если не отодвинули Суслова, то, во всяком случае, соперничали с ним за влияние на Хрущева. Но это влияние не было позитивным. Отнюдь. Именно Шелепин и Ильичев сумели втянуть Хрущева в борьбу с либеральной интеллигенцией, писателями и художниками. От них, как круги по воде, распространилась идея о том, что России нужна железная рука, что с американцами надо говорить языком силы…
Собственно говоря, все обрамление поездки Хрущева в Америку было делом их рук. Они стремились превратить этот вояж в пропагандистское турне, мало заботясь о достижении серьезных политических договоренностей. Этому слабо противостоял основательный и благообразный Громыко. Поэтому «младотурки» его легко обошли. Дипломатический багаж Хрущева, с которым он летел в Америку, был, по сути дела, пуст.
Зато они преуспели в пропагандистском оформлении этой поездки — с помощью дешевой политической косметики хотели показать миру не зловещее, как при Сталине, а румяное, простое лицо Советского Союза, уверенно идущего по пути строительства новой жизни. Это они инициировали задиристый тон и митинговый характер выступлений Хрущева, непомерно раздували научно-технические успехи Советского Союза и его экономические возможности.
Возникает вопрос — ну, а зачем все это было нужно «младотуркам» — людям в массе своей неглупым, энергичным и весьма эрудированным?
Боюсь, что ответ будет звучать тривиально: чтобы пробиться наверх и, пользуясь слабостями Хрущева, окопаться вокруг него. Судя по всему, никакой позитивной программы действий по преобразованию Советского Союза у них не было, а хотели они одного — власти. Слухи о выпивках, в ходе которых только и говорилось, кого куда скоро назначат, расходились по Москве, волнуя умы.
Рассказывали, например, что подвыпивший Аджубей говорил, что мешает ему тесть — Хрущев. Он, Аджубей, человек государственный, ему расти и расти, но родственные связи тормозят: все смотрят на него только как на зятя Хрущева. Но ничего, есть группа молодых и толковых людей, скоро она возьмет все в свои руки.
Имена никогда не назывались, но имелось в виду, что первую роль в новой власти будет играть Шелепин. Однако Хрущева на первых порах оставят, сделав его власть чисто декоративной, номинальной. Сам Аджубей метил в министры иностранных дел.
Так ли все это? История скупо выдает свои тайны. Можно, однако, с уверенностью сказать, что люди это были жесткие и беспринципные, готовые на все. Особенно же Шелепин. Едва успев стать председателем КГБ, он написал от руки, чтобы меньше было свидетелей, записку Хрущеву с предложением уничтожить все дела проведенной в 1940 году операции НКВД по расстрелу в Катыни около 22 тысяч польских военнопленных. Тогда на весь мир было объявлено, что их гибель — дело рук немецко-фашистских варваров. Теперь аккуратным, почти детским почерком выводились слова, поражающие своим беспримерным цинизмом: «Для советских органов все эти дела не представляют ни оперативного интереса, ни исторической ценности. Вряд ли они могут представлять действительный интерес и для наших польских друзей. Наоборот, какая-нибудь непредвиденная случайность может привести к расконсперированию операции со всеми нежелательными для нашего государства последствиями».