«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» «Больше удобрений для сельского хозяйства!» «Требуйте скорейшего заключения Германского мирного договора!»
«Боритесь за полное окончание „холодной войны“ и ослабление международной напряженности!»
В этот момент на трибуну Мавзолея поднялся главнокомандующий противовоздушной обороной страны маршал Бирюзов. Многие обратили тогда внимание — маршал был не в парадной, а полевой форме. Он подошел сзади к Хрущеву и стал шептать на ухо:
— Самолет сбит. Летчик взят в плен и сейчас допрашивается. Мы разместили наши средства ПВО в шахматном порядке так, чтобы У-2 проходил от одной установки к другой. Когда он попал в радиус действия одной из них, были выпущены две ракеты. Самолет был сбит первой. Вторая была выпущена для страховки, чтобы быть уверенными, что нарушитель не уйдет.
Хрущев сдернул с головы свою серую шляпу и, широко улыбаясь, стал ею размахивать. Потом пожал маршалу руку и поблагодарил за прекрасную новость.
Юлия Хрущева вспоминает:
— Зная, как отец был раздражен, я все время наблюдала за ним. С трибуны наискось мне были видны только часть лица и шляпа. Неожиданно его лицо закрыла военная фуражка — я думала, что это маршал Малиновский ему что-то докладывает. Но, хотя микрофон был включен, не было слышно, что он говорит. Зато вся площадь услышала торжествующий возглас отца: «Молодцы!!!»
После парада вся большая семья Хрущевых поехала на дачу обедать. Его зять Н. П. Шмелев потом рассказывал, что Хрущев был сильно возбужден.
— Он был какой-то взвинченный. Уселся за праздничный стол и все повторял: «Утром сбили американский самолет под Свердловском. Вот и хорошо — теперь уж Эйзенхауэр точно не приедет».
А президент США Дуайт Эйзенхауэр в это время крепко спал в своей загородной резиденции.
Накануне он отдыхал и полностью отключился от текущих дел. После обеда немного вздремнул. Потом пошел ловить рыбу в одном из горных ручьев. Рыбалка оказалась на редкость удачной: президент поймал тридцать форелей!
Пребывая по этому поводу в прекрасном расположении духа, поужинал вечером в семейном кругу и потом допоздна смотрел новый американский фильм «Апрельские дождики».
Проснувшись, пошел бродить один по горным тропинкам, потом сыграл несколько лунок в гольф. Когда же приступил к своему любимому занятию — стрельбе по тарелочкам, — к нему подошел адъютант и передал трубку переносного телефона. Звонил его помощник генерал Эндрю Гудпастер, который коротко доложил:
— Один из разведывательных самолетов, совершавших запланированный полет, просрочил все сроки с возвращением и, очевидно, пропал.
Эйзенхауэр внимательно посмотрел на адъютанта своими большими, несколько навыкате, глазами и сказал:
— Если этот самолет разбился в России, нужно ждать бури.
… В Москве Пауэрса сразу же отвезли на Лубянку. Была ночь, облицованное серым гранитом мощное здание КГБ мрачно возвышалось над окружающими домами. Там Пауэрса переодели в обычный костюм и сразу же повели на допрос. Он сидел в торце длинного стола, вдоль которого, судя по погонам, разместились высокие чины из КГБ и ГРУ.
— Фамилия? Национальность? Звание? С каким заданием были направлены в Советский Союз? — Вопросы сыпались один за другим.
Пауэрс не стал запираться. Если русские спросят его о том, что они уже сами наверняка знают, например маршрут полета, он будет говорить правду, а там видно будет. Пока же он решил прикинуться простым летчиком, которого наняли совершить этот полет. Он ничего не знает потому, что в его обязанности входило только нажимать кнопки.
Но на этой версии он долго не продержался. А все из-за пустяка. В самый разгар допроса, когда, как ему казалось, он убедительно рассказал, что и знать не знает, какая аппаратура была установлена на борту самолета, кто-то, покопавшись в его снаряжении, разложенном тут же на столе, вытащил булавку со смертельным ядом. Пауэрс не на шутку испугался. Только не хватало, чтобы к шпионажу было добавлено обвинение в убийстве! Он тут же взволнованно предупредил, чтобы с булавкой обращались осторожно. Предостережение было сделано вовремя, но раскрыло самого Пауэрса.
После трех часов допроса Пауэрса отвели в камеру. Стальная дверь захлопнулась. На потолке тускло светила лампочка без абажура. В ушах у него еще звучали вопросы. Все они были ему понятны. Кроме одного:
— Почему полет проводился в сроки, столь близкие к началу встречи на высшем уровне? Было ли это преднамеренной попыткой сорвать саммит?