— Вот какие «пробы воздуха» брал американский самолет-разведчик, и брал их не над озером Ван в Турции, а совсем в иных местах, — закончил Хрущев.
Посол Томпсон на этот раз в Кремль на сессию Верховного Совета не пошел, а послал вместо себя второго секретаря. Но внимательно смотрел репортаж с сессии по телевизору. В Вашингтон послал телеграмму с очень точной оценкой ситуации:
«Наблюдая по телевизору Хрущева, который произносил сегодня свою речь в Верховном Совете, было очевидно, что он полностью доволен устроенным им представлением… Не подлежит сомнению, что мы очень многое потеряли в глазах советского общественного мнения и. возможно, всего мира.
Наиболее опасно в поведении Хрущева — это то, что он понимает: достичь прогресса на саммите ему не удастся. И потому он хочет использовать инцидент для подготовки общественного мнения к неминуемому кризису… Я также не могу не думать, хотя сведений тому немного, что у Хрущева существуют определенные внутренние трудности, и этот инцидент дает ему удобный предлог отвлечь от них внимание.
Судя по показаниям, которые приводил сегодня Хрущев на Верховном Совете, я сомневаюсь, что мы можем и далее отрицать обвинение в преднамеренном облете. Хрущев сам указал основную дилемму: должны ли мы отрицать, что президент в действительности знал об этой акции».
Блестящая телеграмма. Ее можно демонстрировать в дипломатических учебниках как своего рода образец. В трех коротких абзацах сделан глубокий анализ ситуации и серьезные выводы, на которые решится не каждый посол. Острым чутьем дипломата, хорошо знакомого с ситуацией в стране, Томпсон верно нащупал истинные причины происходящих событий.
В общем, нужно сказать, что этот поджарый, седеющий человек с ясными голубыми глазами был первоклассным дипломатом. В отличие от своего советского коллеги Меньшикова в Вашингтоне он искренне добивался кардинального улучшения советско-американских отношений. Это хорошо знали как Эйзенхауэр, так и Хрущев. Поэтому практически вся доверительная связь между Кремлем и Белым домом в тот период осуществлялась через Томпсона.
ПОХМЕЛЬЕ
Сообщение телеграфных агентств с хрущевским разоблачением было получено в Вашингтоне 7 мая. Поэтому на первые полосы газет оно в этот день не попало. Одним из первых, кто его прочитал, был генерал Гудпастер.
Обычно конец недели президент проводил на своей ферме в Геттисборге, и связь с ним осуществлялась в основном через его сына Джона. Этим субботним утром Гудпастер позвонил ему и сказал:
— Плохие новости.
— Насколько они плохи, генерал? — спросил Джон Эйзенхауэр.
— Так плохи, как только могут быть. Русские захватили летчика живым.
Репортеры, толпившиеся в гостинице вблизи фермы Эйзенхауэра, где всего полгода назад Хрущев играл с его внуками, были вне себя от возмущения. Где президент? Что происходит? Прошло уже 12 часов, как Хрущев обвинил Америку в шпионаже, а власти молчат как воды в рот набрали.
А президент в это время играл в гольф. Он просто не знал, что делать, и ждал совета от своих министров. Тут же на гольфовом поле дежурил военный телефонист, который в любую минуту мог связаться с ними.
Была и другая причина, почему он не поспешил в Вашингтон — ему не хотелось создавать атмосферу ажиотажа вокруг всей этой истории, если бы телеграфные агентства мира, вдруг дали бы анонс: президент США прервал отдых и отбыл в Вашингтон.
Но вся чиновничья верхушка, несмотря на субботний день, находилась на своих местах. Вашингтон был похож на растревоженный улей. Шли совещания, звонили телефоны, сновали курьеры. Обсуждалась самая больная и деликатная проблема. Нельзя было больше скрывать сам факт проведения шпионской миссии У-2. Но признать, что операция проводилась с согласия самого президента, язык тоже не поворачивался. Ведь с 1776 года, почти 200 лет, США официально провозглашали, что не ведут шпионажа против других стран. Значит, вся загвоздка в том, как объяснить этот злосчастный полет и ответить, кто же все-таки несет за него ответственность — президент США или простой стрелочник.
Первое, что приходило в голову, — это сказать, что виноват Пауэрс или командир базы ВВС в Адане — они-де сами учинили этот полет. Но тогда возникает вопрос, есть ли вообще дисциплина в американской армии, вооруженной ядерным оружием? Нет, такое объяснение принесло бы еще больше вреда Соединенным Штатам и вызвало бы настоящую панику. По этой версии выходило, что каждый летчик мог при случае и бомбу сбросить по собственному усмотрению.