В своих мемуарах Хрущев утверждает, что именно во время полета в Париж он принял решение ужесточить условия для участия Советского Союза во встрече в верхах и заручился затем согласием своих коллег. Видимо, память здесь подвела Никиту Сергеевича. Указания для делегации и тактическая линия были обговорены и утверждены на заседании Президиума 12 мая и подтверждены при проводах во «Внуково».
В аэропорту «Орли» Хрущева ждала огромная толпа журналистов. Пожалуй, никогда раньше Париж не собирал такого числа пишущей братии, все предчувствовали скандал.
Ту-144 — лучшая в то время наша машина опустилась мягко и вовремя. Открылась дверь, и в ее проеме показался широко улыбающийся Хрущев. Как всегда, он был в сером бесформенном костюме с широкими брюками и в сером плаще до пят. Весь этот наряд завершала серая шляпа, которой он время от времени энергично размахивал, приветствуя толпу.
По красной ковровой дорожке мимо строя французских гвардейцев он прошел к микрофону и обещал приложить все усилия, чтобы совещание было успешным, несмотря на «активность влиятельных кругов, которые стремятся возродить „холодную войну“». В общем, это была весьма умеренная речь.
Потом Хрущев сел в подкатившую черную «Чайку» и отправился в советское посольство на рю де Гренелль. Кортеж машин потянулся за ним. Старинные железные ворота распахнулись, и машины въехали во двор, выложенный выщербленными временем плитами. В глубине стоял большой трехэтажный дом с фронтоном и мансардой, построенный в самом начале XVIII века. Когда-то это был дворец герцога д’Эстре. На этом самом месте еще раньше стоял дворец кардинала Ришелье.
— Как, — удивился Хрущев, — того самого? Из «Трех мушкетеров»? А я думал, что это все выдумки…
И затем, уже окинув дом придирчивым взглядом хозяина, спросил:
— А не слишком ли жирно будет для посла такой дворец иметь?
Посол Виноградов, краснея и заикаясь, рассказал, что посольской резиденцией этот дом был только при царях, а в советское время, вот уже 40 лет, тут размещается посольство, посол с семьей живет в мансарде, а в крыльях здания — еще и технический персонал.
Посол не прибеднялся. Дом был заполнен от подвалов до чердака. До революции здесь работало девять дипломатов. А теперь их число приближалось к полусотне. Поэтому старинные и когда-то роскошные залы были перегорожены, как в коммунальной квартире, на клетушки-кабинеты. Это был клочок советской земли в самом сердце Парижа.
Хрущева провели на второй этаж в кабинет посла, хотя и маленький, но со всеми атрибутами того времени: на одной стене висел портрет Ленина, а напротив него — Хрущева. Никита Сергеевич уселся под собственным портретом, рядом с ним, как два ангела-хранителя, — Малиновский и Громыко, и стал внимательно слушать доклад посла о положении во Франции. Затем местные руководители разведки, КГБ и ГРУ, также доложили обстановку. Таков был ритуал. Их по одному проводили в посольский кабинет, и там они рассказывали какие-то таинственные истории.
Однако ничего нового Хрущев, по-видимому, не услышал, так как не стал задерживаться в посольстве, а сразу уехал на посольскую дачу в Бруней — бывший охотничий приют французских королей. Там и провел ночь.
В тот же день. 14 мая, вылетел в Париж и Эйзенхауэр.
Утром он постригся, встретился с помощниками, подписал последние бумаги и прочел телеграмму сестры Пауэрса с мольбой о спасении брата…
Его вертолет приземлился на военной базе Эндрюс, перед тем как стало темнеть. Президент прошел прямо к самолету мимо микрофонов, подготовленных для его заявления американскому народу. Стал накрапывать дождь. По широкому трапу он поднялся на борт, помахал рукой, и президентский лайнер ВВС-1 взмыл в воздух.
По-видимому, настроение у него было не из лучших, он отрешенно молчал и думал. В салоне были всегда под рукой последние издания романов-вестернов в мягких обложках, которые Эйзенхауэр любил читать перед сном. Временами он дремал, потом снова читал, а иногда бросал взгляд на яркие крупные звезды в черном небе.
Несколько раз в кабину к Эйзенхауэру заходил его сын Джон. Между ними существовали теплые, дружеские отношения, и Джон глубоко переживал за отца, попавшего под огонь острой критики из-за неуклюжего поведения правительства в инциденте с У-2. В этом он целиком винил шефа ЦРУ Аллена Даллеса, подставившего президента, — ведь он утверждал, и не раз, что русским ни при каких обстоятельствах не удастся захватить пилота живым. Обычно Джон Эйзенхауэр не лез с советами к отцу, пока тот его не спрашивал, но на этот раз не выдержал.