Тысяча И Одна Ночь. Книга 5

И аль-Мамун и те, кто были с ним, выпили, и невольницы ушли. А после них пришли десять других невольниц, подобных яхонтам, и на них была красная парча, шитая золотом и украшенная жемчугом и драгоценными камнями, и были они с непокрытыми головами. И они сели на скамеечки и стали петь разные песни, и аль-Мамун посмотрел на невольницу среди них, подобную дневному солнцу, и спросил её: "Как твоё имя, о невольница?" - "Моё имя Фатии, о повелитель правоверных", - отвечала она. И халиф сказал ей: "Спой нам, о Фатин". И она затянула напев и произнесла такие стихи:

"Подари мне близость - ведь время ей пришло теперь,
Достаточно разлуки уж вкусила я.
Ты тот, чей лик все прелести собрал в себе,
Но терпение я покинула, на него смотря,
Я жизнь свою истратила, любя тебя,
О, если бы за это мне любовь иметь!"

"Твой дар от Аллаха, о Фатин! Чьи это стихи?" - спросил халиф. И девушка отвечала: "Ади ибн Зейда, а песня - древняя". И аль-Мамун с Абу-Исой и Ал и ибн Хишамом выпили. Затем эти невольницы ушли, и пришли после них десять других невольниц, подобные жемчужинам, и была на них материя, шитая червонным золотом, а стан их охватывали пояса, украшенные драгоценными камнями. И невольницы сели на скамеечки и стали петь разные песни. И аль-Мамун спросил одну из невольниц, подобную ветви ивы: "Как твоё имя, о невольница?" И девушка отвечала: "Моё имя Раша, о повелитель правоверных". - "Спой нам, о Раша", - сказал халиф. И девушка затянула напев и произнесла такие стихи:

"Как ветвь, темноглазый, тоску исцелит,
Газель он напомнит, коль взглянет на нас.
Вино я пригубил" ладит его в честь,
И чашу тянул я, пока он не лёг,
Со мною на ложе проспал он тогда,
И тут я сказал: "Вот желанье моё!"

"Ты отлично спела, о девушка, - воскликнул аль-Мамун, - прибавь нам!" И невольница встала и поцеловала Землю меж рук халифа и пропела такой стих:

"Она вышла взглянуть на пир тихо-тихо,
В одеянье, пропитанном духом амбры".

И аль-Мамун пришёл от этого стиха в великий восторг, и, когда девушка увидала восторг аль-Мамуна, она стала повторять напев с этим стихом. А после этого аль-Мамун оказал: "Подведите Крылатую!" И хотел садиться и уехать, и тут поднялся Аля ибн Хишам и сказал: "О повелитель правоверных, у меня есть невольница, которую я купил за десять тысяч динаров, и она взяла все моё сердце. Я хочу показать её повелителю правоверных. Если она ему понравится и он будет ею доволен, она принадлежит ему, а нет пусть послушает её пение", - "Ко мне с нею!" - воскликнул, халиф, и вышла девушка, подобная ветви ивы, - у неё были глаза прельщающие и брови, подобные двум лукам, а на голове её был венец из червонного золота" украшенный жемчугом и драгоценными камнями, под которым была повязка и на повязке был выведен топазом такой стих:

Вот джинния, у неё есть джинн, чтоб учить её
Искусству разить сердца из лука без тетивы.

И эта невольница прошла, как блуждающая газель, и искушала она богомольного. И она шла до тех пор, пока не села на скамеечку..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста семнадцатая ночь

Когда же настала четыреста семнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка прошла, как блуждающая газель, и искушала она богомольного. И она шла до тех пор, пока не села на скамеечку.

Когда аль-Мамун увидел её, он изумился её красоте и прелести, и Абу-Иса почувствовал боль в душе, и цвет его лица пожелгел и вид его изменился.

"О Абу-Иса, сказал ему аль-Мамун, - твой вид изменился". И Абу-Иса ответил: "О повелитель правоверных, это по причине болезни, которая иногда на меня нападает". - "Знал ли ты эту невольницу раньше?" - спросил это халиф. И Абу-Иса ответил: "Да, о повелитель правоверных, и разве бывает сокрыт месяц?" - "Как твоё имя, девушка?" - спросила аль-Мамун. И невольница ответила: "Моё имя Куррат-аль-Айя, о повелитель правоверных!"

"Спой нам, о Куррат-аль-Айн", - сказал халиф. И девушка пропела такие два стиха:

"Вот уехали все возлюбленные ночью,
Они тронулись с паломниками под утро,
Раскинули палатки славы вокруг шатров
И завесились занавескою парчовой".

"Твой дар от Аллаха! - сказал ей халиф. - Чьи это стихи?" И девушка ответила: "Адбиля аль-Хузаи, а песня Зарзура-младшего".

И посмотрел на неё Абу-Иса, и слезы стали душить его, и удивились ему люди, бывшие в помещении, а девушка повернулась к аль-Мамуну и сказала: "О повелитель правоверных, позволишь мне переменить слова?" - "Пой что хочешь", - отвечал ей халиф. И она затянула напев и произнесла такие стихи:

"Когда лишь угоден ты, и друг твой с тобою хорош
Открыто - так тайно будь вернее ещё в любви.
И сплетников речь ты разъясни - не случается,
Чтоб сплетник не захотел влюблённого разлучить.
Сказали: "Когда влюблённый близок к любимому,
Наскучит он, а когда далёк он - любовь пройдёт".
Лечились по-всякому, но все же нездоровы мы,
И все же жить в близости нам лучше, чем быть вдали.
Но близость домов помочь не может совсем тогда,
Когда твой возлюбленный не знает к тебе любви".

А когда она окончила эти стихи, Абу-Иса сказал: "О повелитель правоверных..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста восемнадцатая ночь

Когда же настала четыреста восемнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что, (когда Куррат-аль-Айн окончила эти стихи, Абу-Иса сказал: "О повелитель правоверных, выдав себя, мы находим отдых! Позволишь ли ты мне ответить ей?" - "Да, говори ей что хочешь", - ответил халиф. И Абу-Иса удержал слезы глаз и произнёс такие два стиха:

"Я промолчал, не высказал любви я,
И скрыл любовь от собственной души я.
И если любовь в глазах моих увидят,
То ведь луна светящая к ним близко".

И взяла лютню Куррат-аль-Айн и затянула напев и пропела такие стихи:

"Будь правдой все то, что утверждаешь,
Надеждой бы ты не развлекался,
И стоек перед девушкой бы не был,
Что дивна по прелести и свойствам
Но то, что теперь ты утверждаешь,
Одних только уст слова - не больше".

И когда Куррат-аль-Айн окончила эти стихи" Абу-Иса стал плакать, рыдать, жаловаться и дрожать, и затем он поднял к ней голову и, испуская вздохи, произнёс такие стихи:

"Одеждой скрыта плоть изнурённая,
В душе моей забота упорная.
Душа моя болезнью всегда больна,
Глаза мои потоками слезы льют,
И только лишь с разумным встречаюсь я,
Тотчас меня за страсть бранит горько он.
О господи, нет силы для этого!
Пошли же смерть иль помощь мне скорую".

Когда же Абу-Иса окончил эти стихи, Али ибн Хишам подскочил к его ноге и поцеловал её и сказал: "О господин, внял Аллах твоей молитве и услышал твои тайные речи, и согласен он на то, чтобы ты взял её со всем её достоянием, редкостями и подарками, если нет у повелителя правоверных до неё охоты. "Если бы у нас и была до неё охота, - сказал тогда аль-Мамун, мы бы, право, дали преимущество перед нами Абу-Исе и помогли бы ему в его стремлении".

И потом аль-Мамун вышел и сел в Крылатую, а АбуИса остался сзади, чтобы взять Куррат-аль-Айн. И он взял её и уехал с нею в своё жилище, и грудь его расправилась.